Смертельный рейс

– Ладно тебе, Виктор. – Шелестов положил руку на плечо Буторина. – Нервы расшалились? Мы с тобой делаем важное дело, которое не всем по плечу. А что касается крови, так ты ее тоже пролил. Ты не в санатории здесь, а на излечении. И спасибо тебе, что тогда прикрыли нас на катере. Честно говоря, не думал я тогда, что удастся нам уйти. А вообще, пролить кровь – это самое простое. И за Родину умереть просто. А ты вот попробуй сражаться, врагов убивать, а свою кровь не проливать. Какой от тебя толк от раненого или убитого?

Буторин удивленно посмотрел на командира. Потом улыбнулся и кивнул.

– Умеешь ты все свернуть в нужное русло. Вроде я еще и виноват, что меня ранили, вроде как мой недосмотр!

– Правильно ты заметил, Виктор, насчет «нужного русла». Завтра мне в девять ноль-ноль назначено прибыть к Платову. Думаю, новое задание для группы есть. Так что налегай на витамины!

Сосновский топтался у входа в гастроном, то и дело поглядывая на часы. Неужели он был настолько невнимателен, что пропустил Марию, не увидел, как она прошла? Нет, не может такого быть. Просто ее задержали дела, начальство, обстоятельства. «Или я разучился быть терпеливым», – усмехнулся Михаил. Вот что делают женщины с каменными сердцами и стальными нервами мужчин!

Он осторожно поправил маленький букетик незабудок на груди под пиджаком и снова стал смотреть по сторонам.

Селиверстова появилась неожиданно. Он увидел девушку в простой красноармейской форме, стоящую на углу. Кажется, она размышляла, в какую сторону пойти. Сосновский, стараясь держаться за спинами снующих по улице людей, приблизился, достал свой букетик и вежливо кашлянул:

– Маша!

Он увидел глаза Марии и понял, что совсем не знает этой девушки. Столько было сейчас в ее взгляде: и радость, и грусть о чем-то из прошлого, и надежда, и боль неизбежного расставания, и частичка детства, юности, и огонь взрослой жизни, огонь войны, который успел ее опалить. Он и не думал, что Маша так ему обрадуется. А ведь она надеялась, что он появится, думала о нем. Это было совершенно понятно!

Сосновский ждал этого, но все равно было так неожиданно.

– Здравствуй, Машенька, – улыбнулся Михаил и протянул цветы. – Это тебе!

– Боже мой, незабудки! – Селиверстова всплеснула руками и сразу превратилась в простую девчонку из Замоскворечья.

Почему женщины так любят цветы? И не просто цветы, а именно цветы как подарок, как подношение. Наверное, пытаются ощутить что-то романтическое в душе мужчины, который дарит ей цветы. Странные создания – женщины, мысленно усмехнулся Сосновский, глядя, как Маша подносит к лицу маленький букетик незабудок. Женщины хотят видеть в своем избраннике сразу все: и романтику, и высокую духовность поэта со способностью любить ее и весь мир в придачу, носить женщину на руках и осыпать цветами, читать ей стихи при луне, писать для нее пылкие строки! И в то же время она хочет видеть своего избранника героем, победителем, суровым воином, который способен победить всех врагов. И невдомек им, наивным, что поэт-романтик никогда не станет великим воином. А великий воин никогда не станет писать стихи и читать их при луне. Это два не просто совершенно разных человека, это два взаимоисключающих типажа.

– Миша, ты случайно здесь? – спросила Селиверстова, но глаза ее говорили, что она знает ответ на этот вопрос, просто хочет услышать эти слова от него.

– Нет, – улыбнулся Михаил. – Я знал, что ты была в штабе. Я знал, что ты сегодня вечером уедешь на фронт. У меня есть связи, и я все узнал.

– Не на фронт, Миша, – Мария стала серьезной. – Ты же все знаешь.

– Знаю, – так же серьезно кивнул Сосновский. – Ты знаешь про меня, а я про тебя. Но сейчас у нас есть несколько часов, и мы можем провести их вместе. Я даже не могу предположить, когда мы снова увидимся, вот так, чтобы в одно и то же время оказаться в Москве.

Гулять по Москве было трудно. За час три патруля проверили у Селиверстовой документы, а один угрюмого вида подполковник отчитал ее за то, что она не отдала честь при встрече. Сосновский взял Машу за руку и повернул к себе.

– Знаешь что, пойдем ко мне. Там, по крайней мере, мы будем одни, хотя бы час. Это же невозможно! Это не прогулка, это черт знает что получается.

Маша не удивилась, как будто ждала этого приглашения. Она сразу согласилась, и они побежали через улицу под сигналы проезжающих автомашин. Михаил в подъезде замедлил шаг, но сдержался. Уж очень сильно ему хотелось прижать к себе девушку и начать ее целовать. Прямо здесь.

Они поднялись на третий этаж, он отпер дверь. Щелчок выключателя – и прихожая озарилась неярким светом запыленной лампочки. Что-то произошло в голове и в сердце Сосновского. Нет, не пропало желание обнять Машу, просто это стало не главным. Он смотрел, как она разувается, на ее натруженные сапогами ноги, он слушал ее голос, смех, любовался, как она поправляет перед зеркалом свои короткие, по-мужски остриженные волосы. И ему хотелось смотреть на нее, слушать ее голос.