Смертельными тропами

Шустрые зенолки сновали туда–сюда, заставляя столы разнообразной снедью. Там были и большие бутыли с мутными настоями, и разноцветные фрукты, и овощи немыслимых форм. Совершенно непонятно, как они смогли раздобыть их среди снегов. Тут же стояла украшенная сизыми перьями жареная дичь, пышущая паром и источающая такой умопомрачительный запах, что мне с трудом удавалось сдерживать слюну. Похоже, эти дикие горцы совсем не дураки вкусно пожрать.

Я притормозил возле шумной группы, окружившей плотным кольцом юную туземку с большими выразительными глазами. Парень рядом с ней палочками, похожими на бамбуковые, выстукивал мелодию, ударяя по разновеликим сосулькам, висящим в деревянной рамке. Хрустальные звуки ледяного ксилофона наполнили пространство, и девушка проникновенно запела:

Лети скорей, мой холценгольф

За облака, где ждет любовь,

Лети скорей, лети скорей,

В боях провел ты много дней.

Глубокий, сильный голос проникал прямо в душу. Заслушавшись, я не сразу сообразил, что кто–то настойчиво дергает меня за рукав. Обернулся — никого. Опустил глаза — рядом стоит девчонка, которую я в пещере Кархума. Как там ее, Сальвана?

В морозном воздухе продолжали разливаться слова песни.

Там на вершине в замке снежном

Сквозит печаль во взоре нежном.

Лети скорей, лети скорей,

Подругу верную согрей.

Маленькая зенолка, потянув меня в сторону, склонила голову набок и с любопытством спросила:

— А правда, что у жителей низинных земель кожа не такая белая, как у нас, из–за нечистых помыслов?

Признаюсь, я слегка растерялся. И пока стоял, молча таращась на нее, ко мне, прихрамывая, подошел крепкий зенол с широким шрамом, который не давал его глазу полностью открываться.

— Я Ормин, старейшина, — представился он. — А это моя дочка Сальвана. Не обращай внимания, странник, она вечно что–то выдумывает. Сорванец, а не девчонка.

Я пожал протянутую руку и наклонился к мелкой.

— Насчет кожи не уверен, но точно знаю, что у тех, кто говорит глупости, чернеют губы.

Сальвана похлопала глазами, ее рот в удивлении приоткрылся. Мгновение спустя, прикрыв его ладошкой, она бросилась бежать. Ормин расхохотался и хлопнул меня по плечу.

— Ловко, ничего не скажешь! — Лицо его приобрело некоторую торжественность. — Сегодня в нашем племени большой праздник, и мы будем счастливы, если ты к нам присоединишься.

Понятно, издержки повысившейся репутации.

За одним из столов среди шумных хозяев я заметил Лешку. Он что–то нашептывал молоденькой зенолке, сидевшей у него на коленях. Та, вскинув голову, заливисто смеялась. Леха тоже улыбался, то и дело прикладываясь к напиткам.

— Димооон! — завопил он, увидев меня. — Присоединяйся.

Подойдя, я заглянул в кружку, которую Лекс держал в руке. Она была выдолблена из камня, а в ней, как вода на огне, бурлила болотного цвета жидкость, от которой поднимался зеленоватый пар.

— Что это за бурда?

— Это не бурда. Это… Это… — Леха щелкнул пальцами и вопросительно посмотрел на зенолку.

— Горэль, — подсказала она.

— Ёрш, что ли? Смесь горилки с элем?

— Не, — махнул рукой Лешка. — Типа лимонада. С пузыриками.

— Ну–ну, — усмехнулся я, глядя в его осоловевшие глаза. — Смотри, чтобы тебя не унесли эти пузырики.

— Димон, да ты попробуй этого… горэля. Тебе понравится, отвечаю. Блин, да тут вообще очень классно. Глянь, природа, горы. Как на сопках в родной тайге. Будь моя воля, я бы навсегда здесь остался.

В тайге побывать мне не довелось, пришлось верить Лехе на слово.

— Вот тебе гостинец, закуси, — усмехнулся я, вывалив перед ним груду Василисиных пирожков.

Лекс взял один и, повертев в руках, положил обратно на стол.

— Семь раз отпей, один отъешь! — провозгласил он и махом опорожнил очередную кружку.

Атмосфера праздника, царившая в деревне, подкупала, но мне было не до веселья: фиг знает, сколько они теперь будут гулять, а Маруся по–прежнему в беде. Стараясь не выдать напряжения, чтобы ненароком не испортить репутацию, растянул губы в приветливой улыбке, смахнул ладонью снег и плюхнулся на скамью.

И только потом сообразил, что сижу недалеко от ледяной статуи, той самой, чью миниатюрную копию видел в замке Снежного рыцаря. К моему удивлению, место оказалось довольно бойким: к скульптуре то и дело подходили зенолы. Встав на одно колено, они делали надрезы на своих ладонях костяным ножом, который болтался тут же, на привязанном к запястью ледяной девы кожаном шнурке. А затем пожимали вытянутую руку идола, оставляя на ней следы крови.