Возлюбленный мой отец – если дочь еще вправе называть тебя этим нежным именем! Чувствуя, что дни мои сочтены, пока еще остались силы, в последний раз попытаюсь найти в твоем сердце хотя бы жалость к той, кого ты прежде так любил, – и умолить тебя снять проклятие, тяжелым грузом лежащее у меня на сердце. Отец мой, я не так виновна и порочна, как ты думаешь. Не воображай, что я могла, презрев все узы долга и благодарности, покинуть нежнейшего из родителей, оставить его печальным, одиноким вдовцом и соединиться с сыном его заклятого врага, если бы не надеялась пламенно, всем сердцем – нет, если бы не лелеяла почти как непреложную истину мысль, что, узнав о моем замужестве, ты скоро простишь грех, на который я решилась лишь из страха, что ты отвергнешь наш союз. Я твердо верила, что и муж разделит мою любовь к отцу и станет вместе со мной, как нежный сын, заботиться о твоем счастье и благополучии. Ни на миг не могла я вообразить, что нанесу сердцу отца незаживающую рану! Моя юность и пламенные увещевания мужа, быть может, до некоторой степени извиняют мое прегрешение.
День, когда я узнала, что ты обрушил на меня роковое проклятие и твердо решил никогда больше со мной не видаться, оставил в моей памяти неизгладимый след. В тот миг казалось, что Небеса меня покинули, что на мне горит клеймо отцеубийцы! Мозг и сердце пылали, словно в огне, но кровь оледенела и застыла в жилах. Смертный холод сковал все мои члены, уста окаменели. Я не могла даже плакать – внутри иссяк источник слез.
Не знаю, долго ли я оставалась в таком состоянии; я лишилась чувств и пришла в себя лишь через несколько дней. Когда полное сознание собственной гибели ко мне вернулось, я рвалась немедленно броситься к тебе, упасть к твоим ногам, если возможно, вымолить прощение; но не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. К тому же скоро я узнала, что мои письма к тебе возвращались нераспечатанными, а муж наконец сообщил, что все его попытки с тобою повидаться также остались совершенно бесплодны.