Смертный бессмертный

Наконец Розине позволили уйти. Ни жива ни мертва вернулась она к себе в покои; отчаяние ли помутило ее рассудок, или она буквально приняла угрозы сэра Питера, или же сестра его отдала более решительные приказания – этого никто не знал; но в тот же день Розина покинула дом. Кто-то из слуг видел, как она, рыдая и заламывая руки, бежала через парк. Что случилось дальше – осталось загадкой; сэр Питер узнал о ее исчезновении лишь на следующий день, и тревога, с какою он отдавал приказы о розысках, ясно показала, что его слова накануне были не более чем пустыми угрозами. Хоть сэр Питер и был готов на многое, чтобы предотвратить брак единственного своего наследника с бедной сиротою, взятой в дом из милосердия, – в глубине души он любил Розину, и чем яростнее обрушивал на нее упреки, тем сильнее снедало его сознание собственной бессердечности. Слуги, отправленные на поиски, возвращались один за другим; никто не нашел и следа бедной девушки. Раскаяние терзало сэра Питера; в худших своих страхах он не осмеливался признаться даже самому себе, и когда бесчеловечная сестра его, желая жестокими словами заглушить угрызения совести, воскликнула: «Не удивлюсь, если эта бесстыжая руки на себя наложила, чтобы нам отплатить!» – ужасное богохульство и взгляд, способный даже в нее вселить страх, заставили ее умолкнуть. Догадка ее, увы, казалась всего вероятнее: по всей видимости, темные воды быстрой реки, протекавшей по окраине парка, приняли нежное тело несчастной и стали для нее последним прибежищем. Все поиски были тщетны; наконец сэр Питер вернулся в город, преследуемый неотступным сожалением о своей жертве. Теперь-то он готов был жизнь отдать, лишь бы снова ее увидеть; теперь согласился бы и обручить ее со своим сыном, свидания с которым сам страшился, как жалкий трус.

Услыхав о внезапной смерти Розины, Генри немедля вернулся в Англию, дабы узнать, что произошло, и оплакать ее в тех рощах и долинах, что когда-то были свидетелями безмятежного счастья. Тысячи вопросов задавал он – зловещее молчание служило ему ответом. Он не умолкал, он настаивал – и, в конце концов, узнал от слуг, домашних и от самой злобной тетки всю ужасную правду. Тогда отчаяние воцарилось в его сердце. Он бежал от отца; мысль, что человек, коего он обязан почитать и любить, виновен в таком злодействе, преследовала и терзала его душу, как древле Эвмениды души осужденных на муки. Первым и единственным его желанием было отправиться в Уэльс, узнать, нет ли вестей о Розине, приложить все силы, чтобы отыскать хотя бы останки потерянной возлюбленной; вот все, к чему стремилось безутешное сердце. Так он оказался в деревне, о чем мы уже рассказывали; и теперь, в развалинах башни, мысли его вновь наполнились образами отчаяния и смерти. Снова и снова воображал он страдания, что вытерпела его возлюбленная, прежде чем нежная душа ее решилась на такое страшное деяние.

Так, в мрачных раздумьях под монотонный шум моря текли ночные часы. Наконец первые лучи утра засияли на востоке и осветили бушующий океан, в свирепом бешенстве бьющийся о скалистый берег. Товарищи Вернона проснулись. Запас еды, который они взяли с собой, был попорчен морской водой; голод, усиленный долгой тяжелой работой, становился нестерпимым. Пускаться в море на покалеченном суденышке было невозможно; однако милях в двух оттуда, на берегу залива, одну сторону которого составлял мыс с утесом, увенчанным башней, стояла рыбацкая лачуга – туда-то они и поспешили в поисках более гостеприимного убежища, ни секунды дольше не раздумывая ни об огоньке, даровавшем им спасение, ни о его таинственной причине. Выходя из башни, Генри осмотрелся кругом – но не увидел ни следа, указывавшего, что развалины обитаемы, и, в конце концов, сказал себе, что, должно быть, и сам маяк был плодом воображения.

Добравшись до хижины, где жил рыбак со своей семьей, путники подкрепились простым завтраком, а затем решили вернуться к башне, чтобы починить лодку и, если удастся, возобновить путь. Вернон вместе с хозяином и его сыном отправились с ними. По дороге разговор зашел о деве-невидимке и ее маяке: все соглашались, что свет в башне стал загораться недавно, но никто не мог объяснить, отчего неизвестная причина сего явления получила такое, а не другое имя. Впрочем, оба рыбака из лачуги подтвердили, что раз или два замечали в близлежащем лесу какую-то женщину и что в соседнюю хижину в миле отсюда, по другую сторону мыса, несколько раз являлась какая-то девушка и покупала хлеб; оба подозревали, что это одна и та же особа, но точно сказать не могли, ибо даже не пытались ничего разузнать. Поистине любознательность явно не тревожила эти простые умы.