Смиренное кладбище

- Это я, Марья Ивановна, Лешка Воробей...

- Лешенька, а я тебя и не узнала. Ты что, выходной сегодня? Наряженный...

- Да нет, - Воробей замялся, - к следователю мне скоро... В прокуратуру. Шел вот - зашел...

- Чего ж ты опять натворил? Господи! - она искренне всплеснула руками.

- Да за старое, еще до больницы, когда пил... Адвокат сказал, простят, не посадят. А там кто его знает... Значит вот, на всякий случай... до свидания. Батя-то где?

- Батюшка? Обедает. Посмотри в крестильной. Ну, дай Бог тебе, Лешенька. - Она мелко перекрестила его.

- К чер... - Воробей подавился. - Спасибо, Марья Ивановна.

Воробей дошел до главного алтаря, поздоровался с Анатолием Николаевичем, горбатым стареньким монахом, прохромавшим через церковь насквозь.

Обычно попы обедали в церковной сторожке. Там была и плита, и холодильник, все чин чинарем. Но сейчас сторожку ремонтировали - и попам тайком накрывали в крестильной, хотя и не положено по религии...

Попов в кладбищенской церкви было два: старший - отец Петр и отец Павел, Батя. За столом сидел один Батя. - Садись, Леш. Здорово. Как Виктор?

- Нормально... Косит вот только...

- Пройдет, - сквозь борщ невнимательно буркнул Батя

Поп был невеселый. Воробей знал в чем дело. Прикрылаcь лавочка.

При старом настоятеле, земля ему пухом, Бате вольготнo жилось. Ну, подпил, прогулял службу... Что за беда, вера-то у нас, русских, православная, испокон на Руси к вину уважение, а священник, что ж он - не человек? Настоятель послужит вне очереди, Пантелеймон Иванович, дьякон, тоже поспешествует, а уж Батя потом две, а то и все три не в очередь отпоет.

А теперь! Новый-то отец, Петр, чуть запах услышит - от службы отстраняет и объяснительную велит писать да благочинному настучит, а тот - в епархию, а там у них разговор короткий. За Можай загонят...

А уж, не дай Бог, на работу, тьфу, на службу не выйти, сожрет с дерьмом: бюллетень давай. Священник, да чтоб бюллетень!.. Тьфу, пропади он пропадом!..

- Ну, идешь? - очнулся Батя. - Не боишься?

-- Адвокат сказал: нормально будет...

Батя вытер носовым платком бороду.

- Встань-ка, благословить надо.

- Да-а... - Воробей замялся, - я ж вроде неверующий...

- Все неверующие, - Батя поднялся из-за стола, - а благословить не мешает. Шляпу положи, стой смирно.

Он медленно перекрестил Воробья и, закатывая глаза, что-то тихо пробормотал, подал руку для лобызания. Воробей не понял, пожал ее.

- Целуй, - поправил его Батя.

Воробей покраснел и ткнулся губами в его руку.

- Ну, вот. Теперь иди спокойно. С деньгами твоими как договорились: кладу на свою книжку и по сто рублей каждый месяц Валентине высылаю, без обратного адреса, так?

- Ага.

- Иди, не бойся, Бог даст, обойдется, Алексей. Ступай.

Бабки, пригревшись на паперти, опять заворковали, привычно протягивая скрюченные ладони.

- Чего-о? - Воробей, сморщившись, поглядел на лавку, плотно забитую старушками. Они сидели туго друг к другу, встать без риска потерять место не могли, потому и клянчили сидя. Некоторые с закрытыми глазами, сквозь дрему.

- На вот, на всех, - Воробей сунул в ближайшую руку всю мелочь из кармана. - На всех! - еще раз хрипло пригрозил он. - Знаю я вас.

2

Солнце сквозь лазейку в листве ударило в могилу и разбудило Кутю. Он со скрипом поднялся - голова наружу, - ухватился за торчавший из земли корень вяза и неуклюже выкарабкался наверх. Корявыми ладонями поерзал по складчатой, с избытком кожи морде, выскреб негнувшимся пальцем ссохшуюся дрянь в уголках глаз. Потом осмотрел себя, поколотил по штанинам, больше для порядка, - выкинуть портки пора, а не пыль трясти.

Он закашлялся: наверное, простыл за ночь. Цапнул себя за сердце. Рука укололась. Слава Богу, орден нa месте, не потерял. Кутя прихватил в горсть рукав и потер орден Славы. Старенький уже орденок. Эмаль пооблупилась. Да и как ей не пооблупиться... Кутя посмотрел в могилу, где ночевал. Хорошо еще шею себе не свернул. И как только угораздило. Это ж надо!

Вчера - День Победы - Кутя на правах хозяина принимал на кладбище гостей. Припылила пехота, кто смог. Лет пятнадцать они уж на кладбище встречаются. Сначала Сеню Малышева приходили навещать. Вторым Петька из мехвзвода сюда переселился, а уж совсем недавно Ося Лифшиц. Так и топают Девятого мая одним маршрутом: на Красную площадь, на кладбище, а за стол уж - к полковнику на улицу Алабяна. Семена-то и Петю по закону здесь схоронили, у них тут родители, а вот Осю сюда уж Кутя по блату устроил. У Оси здесь только тетка, а тетка для захоронения не годится - нужны прямые родственники. Но Петрович, золотая душа, разрешил Осю по Кутиной просьбе к тетке закопать. И даже удостоверение на Осю выписал. Теперь и к Оське можно ложить. Пока урны, а через пятнадцать лет и гроба. Да у него, у Оськи, слава Богу, никто пока умирать не намеревается. Жена, дети в здравии, и внуков полон дом.

Вот они, пехтура, и бродили от одного дружка к другому. И там и сям выпивали помалу, только для памяти. Как уж он, Кутя, за меру свою перебрался вчера, поди знай.