Смотри, я падаю

«Ее нет уже больше года, – хочется ей сказать. – Ее больше нет совсем, Тим, тебе пора с этим смириться. Ее забрало себе море», – и он чувствует, что она это думает. Все его существо противится этому, не желает мириться. Ничто в нем больше не думает вместе с ней, как она, не живет так же, как она. У них общая скорбь, но их общее горе их разделяет. Его беда – это совсем другой континент, другой язык. И тут она произносит эти слова, на их языке, продирается сквозь маску молчания, звуки вибрируют в его ушах.

– Она умерла, Тим.

Глаза, его зеленые глаза того блеклого зеленого цвета, как по краям сухих пальмовых листьев. Чернота, которая всегда гнездилась в его глазах, как бы заглядывая в темноту, лежащую еще дальше, еще темнее. Эта бездна открывается, он поворачивает голову из стороны в сторону, как хищник, лишенный когтей, посаженный в клетку. Он отступает, делает шаг назад, на лице его появляется гримаса. За ней крик.

– Как ты можешь так говорить, черт побери?

Но она не дает его крику проникнуть внутрь и осесть в ней. Она отшвыривает прочь чувство опасности и потребности бежать. Она стоит на своем.

– Если ты завтра уедешь, можешь больше не возвращаться.

«Вот так все и кончается, – думает она, – двадцать три года совместной жизни, девятнадцать лет брака?» Исчез звук его крика, она слышит только его дыхание, и он смотрит на нее. Умоляюще. Но на этот раз – это ее окончательное решение. Она знает, что это ее единственный способ выжить. Он понимает все это, но это не его способ выживания, его способ иной.

– Ты знаешь, что я должен ехать.

Он отступает к стене, прислоняется к белым обоям и медленно опускается на пол. Его длинные ноги в джинсах вытягиваются на каменном полу, и он потерянно смотрит на нее. Она думает, что сейчас начнутся упреки, бешеная ненависть, которую он швырял ей в лицо снова и снова. «Ты не должна была поддаваться моим уговорам, мы не должны были отпускать ее, какими мы были идиотами, надо было слушать меня, почему ты никогда меня не слушаешь?»

«Но я же не хотела, чтобы она ехала, – хочется ей сказать. – Это ты этого хотел. Ты меня уговорил».

Вместо этого она шепчет: «Ее больше нет».

Он уже не протестует.

Закрывает глаза.

Его усталость видно совершенно явно. Новые морщины на лбу, седина на висках, та тяжесть в нем, которой раньше не было. Будто бы земля тянет его вниз к уже выкопанной могиле.

Он снова поднимает глаза на нее.

– Я обещал ей, – говорит он. – Я же обещал.

Он встал, как обычно, следующим утром, не будил ее и поехал на работу в страховое агентство If в пригороде Бергсхамра, дом красного кирпича, где его ждала куча дел для рассмотрения. Кто-то поджег свою машину, утверждая, что причиной было короткое замыкание в электропроводке. Кто-то симулировал хлыстовую травму. Кто-то утверждал, что нечаянно уронил вазу муранского стекла. Кто-то требовал выплаты страхования жизни, несмотря на подозрения, что за этим могло крыться преступление. Тим был страховым следователем. Куда еще было деваться бывшим сотрудникам уголовного розыска или полицейским, которые, как и он, то ли просто устали от всего, то ли мешали кому-то, то ли не сработались с кем-то, то ли ушли сами. Или их уволили. По каким, интересно знать, причинам увольняют полицейских? А зарплата у него стала вдвое выше.

Он был хорошим полицейским. Пока был им. Обладал интуицией. Видел, когда ему врут и какая правда скрывается за ложью. У него было терпение. Ему нравилось быть среди людей в пригородах Стокгольма, быть частью их радостей и бед, злости и неудач. Но чаще всего он чувствовал себя разбитым от того, насколько все было предсказуемым.

Он принес с собой в офис чемодан для ручной клади, чтобы с работы сразу поехать в Арланду и улететь послеобеденным рейсом САС в Пальму, на Мальорку.

В первую половину дня она паковала его вещи в картонные коробки из подвала. Все, что ему принадлежало. Отвезла коробки на склад в пригород Сольна, арендовала десять квадратных метров, поставила туда все его вещи и поехала дальше в Каролинскую больницу. Переоделась, обработала руки перед операцией и приступила. Оперировала, резала, как обычно, как всегда, как должна была, а почему бы и нет?

Обращения по испанскому телевидению, микрофоны рядами на столе в штаб-квартире Национальной полиции в Пальме, сотня голодных до сенсаций журналистов, один прилетел даже из Нью-Йорка в надежде написать о молодой блондинке, пропавшей в этом «Потерянном раю».