В поселке теперь все гордились Фомой и всюду рассказывали, что он из нашего рыболовецкого колхоза. И никто его больше не считал хулиганом, даже преподавательница русского языка Юлия Ананьевна. Его портрет как знатного земляка повесили в правлении колхоза. Все бригадиры наперебой звали его к себе ловцом. Предлагали и место судового механика. Но он, чего-то надувшись, неожиданно для всех взял место участкового надсмотрщика на междугородной линии связи - прежнем участке моего отца - и поселился один-одинешенек на маяке. В монтерском деле он хорошо разбирался.
Иван Матвеич был недоволен- он считал, что место Фомы в море.
- Ничего, долго он там не высидит, на маяке,- сказал он мне,- парень с норовом, рассердился, что его председателем колхоза не поставили, такого чемпиона.
- Ему даже бригадиром не предложили быть,- заметил я, оскорбленный за Фому.
И все же, мне кажется, не только из-за этой пустячной, в конце концов, обиды пошел Фома на маяк. На маяке жила Лиза, о маяке она скучала, о чем не раз говорила Фоме. Она простить не могла отцу, что он променял наш маяк на "домик с четырьмя хлевами". Все это Фома знал, и, быть может, ему казалось, что Лиза полюбит его за то, что он живет на маяке...
Увидев меня, Фома как-то странно скривился, взял руками за обе щеки и долго рассматривал.
- Ну, парень, ты вылитая сестра,- вздохнул он тяжело,- те же глаза, нос... Лиза, конечно, покрасивше! Будешь меня навещать?
- А можно?
Так мы подружились. Я стал заходить к нему каждый день - или по дороге из школы, или вечером, когда сделаю уроки. Фома был очень прост, и я его нисколько не стеснялся. В первый же вечер на маяке, как только мы убрались и затопили плиту, я спросил, за что на него так рассердилась Лиза.
- Она, что ж, писала обо мне?
- Да.
- Если ты мне друг, покажи письмо.
На следующий день я принес письмо. Прочитав его, Фома даже застонал. На его выпуклом лбу выступили крупные капли пота.
- А что такое... каптар? - нерешительно спросил бедняга.
- Снежный человек, обитающий в горах Кавказа. Он весь зарос шерстью.
- Шерстью... обитающий? - Сраженный Фома бессильно опустил голову. Ужасно было видеть чемпиона в таком плачевном состоянии.
Оказалось, я был прав в своих предположениях: Фома действительно насильно поцеловал Лизу.
Ох, дела, дела!
Я готов был исколотить себя: ну зачем показал ему это злополучное письмо? Фома совсем пал духом и, вместо того чтобы показать себя на новой должности, начал работать спустя рукава, перестал бриться и больше спал. Отец выходил из себя, бранился, всячески порочил Фому, и во всем был виноват я один.
- Если Фома будет так работать, я добьюсь его увольнения или перевода на другой объект,- ворчал отец.
Мне хотелось, чтоб Фома остался, и я ломал голову, пытаясь что-нибудь придумать. Если бы Лиза написала ему, что простила... но разве она напишет! Я был уверен, что такое состояние у Фомы скоро пройдет, надо только поддержать его. И я надумал, как это сделать.
Наскоро закончив уроки, я взглянул на часы и стал торопливо собираться. Меня ждало очень важное дело, о котором пока не догадывалась ни одна душа.
Надо было пройти через столовую мимо отца, а мне не хотелось, чтобы он спросил, куда я иду. Отец недавно вернулся с обхода трассы, пообедал и теперь лег с газетой на кровать, поудобнее уложив свои ноги в шерстяных носках. Я хотел пройти на цыпочках, но он меня увидел."
- Ты куда собрался, опять к Шалому? - недовольно спросил отец, строго посмотрев на меня поверх газеты.- И чего ты повадился туда ходить? Что у вас может быть общего?
- Фома - мой друг! - смело заявил я, хотя сердце усиленно заколотилось. Я любил отца, но как-то всегда робел перед ним.
Отец пренебрежительно фыркнул и, приподнявшись на локте, насмешливо посмотрел на мачеху. Она несла груду вымытых тарелок в шкафчик. На ней было пестренькое платье и передник, седые жидкие волосы скручены сзади в крендель.
- Связался черт с младенцем, еще научит мальчишку пить,- бросил он.
- Никогда Фома этого не позволит,-спокойно возразила мачеха.
Отец махнул рукой. На его худом желтовато-смуглом лице отразилось плохо скрытое раздражение.
- Ты к нему не ходи, чему он тебя научит - бездельничать?- проворчал отец.- Никчемный он человек.
- А разве... ведь повреждений на его линии последнее время не было? заволновался я, у меня даже голос охрип.
Отец промолчал. Минут через десять, когда я надел старенькую телогрейку и клетчатую кепку, собираясь исчезнуть, мачеха вышла за мной во двор.
- Ты к Фоме? - шепотом спросила она.
- Угу.
- На вот, отнеси ему кусок пирога с мясом. Кто ему испечет? Ты не говори отцу, куда ходишь. Не любит он Фому.- Она сунула мне завернутый в газету пирог, и я зашагал по тропе вдоль гудящих телеграфных столбов. Отойдя немного, оглянулся. И таким маленьким показался мне сегодня деревянный домишко с его хлевами и огородом, затерянным среди широких пологих холмов.