Смотрящие вперед

Около столетия пролежало затонувшее судно во мраке под водой, пока обмелевшее море не отдало его снова солнцу и ветру. Мы стояли в молчании возле полусгнивших, позеленевших обломков, наполовину занесенных песком и ракушкой. Наружную обшивку давно унесла неспокойная каспийская волна. С обнажившимися шпангоутами судно походило на огромную обглоданную воблу. Оно покоилось вверх дном, днище его облепили раковины и истлевшие водоросли, от которых несло зловонием. Когда-то это был колесный пароход, из тех, что бороздили Каспий в конце прошлого века.

Иван Владимирович осторожно нагнулся над грудой праха, он искал, не сохранилось ли название судна, но не нашел. Я посмотрел, нет ли скелетов,не было. Может, моряки спаслись? Об этом не поминалось в старой лоции. Возможно, они и погибли, когда корабль перевернулся вверх дном. А кости их растащили, как шакалы, штормовые волны.

Прозрачная холодная вода с блестящими продолговатыми льдинками тихо плескалась вокруг обломков. Лиза вдруг заплакала. Она вспомнила мать. Я тоже почувствовал себя неважно и пошел скорее по берегу. Раковины шуршали под ногами. Дул легкий бриз. Островок чуть заметно поднимался к середине, края его уходили в воду. Он был пустынен, не обжили его еще ни птицы, ни тюлени. Я посмотрел на море, оно словно затаило дыхание- на горизонте ни паруса, ни облачка дыма.

Я прошелся по острову и, несколько успокоившись, вернулся к своим. Иван Владимирович ласково утешал Лизу. Она, впрочем, уже не плакала, но лицо было грустным. Фома стоял подле и смотрел на нее с любовью и жалостью. Заговорить с ней сейчас он не смел. Мальшет, насвистывая, бродил по острову--искал место, где сделать срез. Солнце играло в его золотисто-каштановых волосах, бороде. На нем была клетчатая ковбойка, расстегнутая па груди, куртку он сбросил на песок вместе со шляпой.

- Яша,- крикнул он,- принеси-ка из лодки молоток и лопатку! Иван Владимирович, Лиза, идите сюда, смотрите, какие выраженные доломиты! Интересно, каков их возраст?..

Мы пробыли на острове три дня, пока не закончили все исследования. Перед отъездом у нас был гость, да еще с ночевкой - Глеб!

Он прилетел после полудня один, без бортмеханика, весело со всеми перездоровался за руку, с аппетитом поел нашей ухи, осмотрел остров и затонувший корабль, шутил с Лизонькой и Вассой Кузьминичной, он отнюдь не торопился.

- Тебя не захватит ночь? - напомнил ему Мальшет.

Глеб пренебрежительно махнул рукой.

- А ну их всех к дьяволу, надоело - ни покоя, ни отдыха! Сколько можно это терпеть? Остаюсь у вас ночевать.

Мы помогли ему укрепить гидросамолет веревками и якорями. Глеб радовался, как школьник, сбежавший с пятого урока. Ходил за Лизонькой по пятам, смешил ее. Фома изредка посматривал на них, делая свое дело.

Покончив с работой, мы сели отдохнуть на палубе. Потемнело. Семичасовое наблюдение показало четырнадцать градусов по Цельсию. На море стоял полный штиль.

- Как здоровье вашего отца? - вежливо спросила Васса Кузьминична. Она так же презирала Львова, как и все мы, но уж такое у нее было хорошее воспитание-- не спросить человека о здоровье его больного родственника она не могла.

- Рак горла,- равнодушно ответил Глеб и заговорил о другом.

Он жаловался на неустроенность своей жизни. Ему надоела такая работа. Вечно в полетах, особенно когда на Каспии начинается путина -осенняя, зимняя, летняя, весенняя, одна кончается, другая начинается. Вчера только возвратился из очередного полета (пришлось доставлять рыбакам срочные грузы), устал как собака, а его уже встречают на аэродроме: "Товарищ Львов, надо немедленно лететь, тюленебойцы-казахи попали в относ". И пришлось лететь! Сегодня подняли чуть свет...

- Нашли тюленщиков? - перебила его Лиза.

- Андрей Георгиевич нашел. Перевезли их на стоячую утору. Обсушились у костра и тут же стали нас расспрашивать, не видели ли залежек тюленя... Ну и народ!

- Народ что надо! - одобрительно заметил Фома, а Глеб опять принялся жаловаться.

- Но ведь вы мечтали о трудностях? - тихо напомнила ему Лиза.

Глеб пожал плечами и снял с головы шлем.

- О трудностях - да, но каких? - с горячностью стал он оправдываться.Развозить почту, табачок рыбакам, искать для них воблу и кильку? Разве об этом я мечтал? И нет свободного часа для себя, почитать некогда, в кино сходить. К вечеру так устанешь, что с девяти часов завалишься спать. Нет, с меня Каспия хватит. Отец недолго протянет, я сразу же перееду в Москву. Мачеха писала мне: она боится, что Мирра выйдет замуж и займет всю квартиру. Они не ладят. А меня Аграфена Гордеевна очень любит.

Глеб еще долго рассказывал о себе. Все молчали. Вечер прошел очень скучно. Рано легли спать. Глебу постелили на моей полке, а я спал на полу и к утру очень замерз.

Фома всю ночь то и дело выходил с фонарем на палубу и даже спускался в лодку. Опять пошел лед. Плыли целые ледяные холмы, и Фома беспокоился за "Альбатрос". Где-то Каспий поломал лед.

Глава пятая

КАСПИИ СЕБЯ ПОКАЗЫВАЕТ