СМОТРЯЩИЙ ВНИЗ

— «...Такие картины мы встречаем не только как переходную стадию к полному шизофреническому слабоумию, но они могут сохраняться в течение всей жизни как странные черты личности. Здесь сочетаются здравый смысл и нелепость, моральный пафос и банальные прихоти, оригинальные мысли и странные суждения!» — На этом Руфь Аркадьевна захлопнула книгу и наладила в мундштук очередную сигарету.

— Ну да, конечно, — отозвался я. — Ван Гог, Эдгар Аллан По, Николай Васильевич Гоголь. Выходит, любого человека от великого до просто оригинала можно в шизофреники смело писать?

— А что же?! — задорно как-то согласилась бабушка- психиатр. — Можно писать! Хоть и вас для начала!

— Помилуйте, Руфь Аркадьевна! — взмолился я.

Но она вдруг пристально на меня посмотрела и жестко продолжила:

— Безразличен. Безразличен ко многому, я сразу заметила. Итак, безразлично ко всему относящийся знает, что многие вещи, важные для других, не представляют для него никакого интереса: это сознание он выявляет в поступках своих, к чему иногда примешиваются причудливый юмор и сарказм. Вы, мальчик, вероятно, из тех полуопустошенных людей, у которых обломки психической активности лежат среди развалин отупевшей души. И лишь неразрушенная часть вашей личности в полукомическом виде вырисовывается на фоне этих развалин!

Мы с Руфью Аркадьевной напряженно смотрели друг на друга, словно собрались стреляться через стол.

«Она меня раскусила, — осознал я с опозданием. — Раскусила, зачем пожаловал, и приняла вызов. Точнее, бросила. Так принимать ли его мне?! Ловко ли?! Еще как ловко! Двенадцать человек спрятаны где-то для заклания на потеху ее сынку и другому такому же выродку!»

— Допустим, — сказал я медленно, — со мной все ясно. Что же вы расскажете о других «разрушенных личностях»?

— О каких «о других»? — ехидно и вместе с волнением спросила Руфь Аркадьевна.

Вся ее доброжелательность разом улетучилась, как мираж в пустыне.

— О сыне вашем Аркадии что скажете?! — Я ловил на ее лице все признаки страха. — О параноике вашем шахматном, который безжалостно разрушает и втаптывает в грязь жизни других, ни о чем не подозревающих людей?! Между прочим, в отличие от нас с вами, полноценных и счастливых личностей?!

Лицо матери Маевского вытянулось. Она стала похожа на волка, сожравшего бабушку и переставшего ею притворяться.

— Ты думаешь, если он Кешке тридцать лет назад свою блядь в шахматы проиграл — он уже сумасшедший?! Да он поступил как самый психически здоровый человек во всем городе! — зашипела она, приподнимаясь. — Короче, от меня ты ничего не узнаешь, полицейская ишейка! Вон из моего дома!

Не впервой мне указывали на дверь. К таким указаниям я привык.

— А я от вас уже все узнал, Руфь Аркадьевна. Благодарю за содержательную беседу и приятно проведенную ночь!

Через час я трясся от холода, злости и напряжения в первой идущей на Москву электричке. Вагон был почти пустой. Я — тоже.

ГЛАВА 26 САМСОН И ДАЛИЛА

Прежде чем начать операцию «Освобождение» — Европа таки успела мне поведать между сменами блюд о том, кто был обязан ее отцу абсолютно всем, от карьеры до недвижимости, — мне очень и очень требовалось выспаться. Падая с ног от усталости, я вернулся домой, сбросил верхнюю одежду и, как был в рогожинском спортивном костюме, завалился под «сабинянок». Но выспаться мне так и не дали. Застрельщиком в стихийном заговоре крикунов, с утра оккупировавших нашу квартиру, выступил местный дворник Самсон.

— ...Далила, гаварит!.. Не далила!.. Далила!.. А я гаварю, эли не далила! — Вопли, способные пробудить даже остывший Везувий, сорвали меня с дивана и вынесли в прихожую.

— Что за бардак?! — возмутился я, с трудом продирая глаза.

— Самсон долги раздает! — пояснил, давясь от смеха, Кутилин.

— Сашка! — Бешено вращая зрачками, дворник вцепился в мою шелковую грудь. — Все адам, Сашка! Не далила ана! Все далги да капейки! На! Тебе сколька?!

Отпустив меня, он выгреб из кармана мелочь.

— В чем дело, Самсон?! — Я ошарашенно уставился на возбужденного дворника.

Лоб его был перевязан грязным носовым платком, сквозь который проступало розовое пятнышко.

— Завтра аперация на мозг! — лихорадочно забормотал Самсон. — Весь мозг удалят — рентген паказал! Там, наверху, с далгами пристанут — не харашо! Скажут: «Самсон — челавек не слова»! В ад его надо затуркать! Юрию вон трушник вернул!

— Он у меня в семьдесят третьем году занимал.

Я почувствовал, что мне скоро самому трепанация потребуется.

— Любаня ему в лоб кружкой заехала! — продолжал веселиться Кутилин. — Расскажи ему, Самсончик!

— У-у-у, вредная баба! — завыл Самсон.