СМОТРЯЩИЙ ВНИЗ

— Ну что вы! — Иннокентий Парфенович вдруг рассмеялся. — Стриж, с вашего дозволения, жив и здравствует. И вам того желает, как и все остальные, кого вы тут помянули. Списочек, за которым вы так дерзко на стену полезли, — не знал, что вы еще и хакер! — в компьютере Караваева специально дли Маевского был приготовлен. Ну и для вас, разумеется, во вторую очередь. А Караваев никого из этого списочка пальцем не тронул. Не душегуб же я какой-нибудь, да и не безумец! Игорь Владиленович, супротивник ваш, он — деловой человек и очень даже подкупный! С Маевского он брал деньги за то, что делал, ну а с меня — за то, что не делал! С меня, кстати, больше. Что до Аркадия, то он слишком был увлечен игрой и слишком в остальном доверял Караваеву. Так-то!

Я слушал его, словно пораженный молнией или чем-то подобным.

— Но Стриж... Я же лично удостоверился!

— Стрижа — это я вам подсунул, снисходительно пояснил Иннокентий Парфенович, как прохвост Собакевич в списке мертвых душ Елизавету Воробей удружил Чичикову. Знал я, что вы, Александр, получив в руки списочек из компьютера, первым делом проверять его броситесь. А Стриж, Александр Иванович, — сосед мой по даче в Голицыно. В преферанс неплохо пишет. Хоть и блатной, но интересный мужчина. А кличка у него уголовная знаете какая? Боцман! Ни о чем не говорит?!

«Ай да Боцман с Мишаней! — подивился я. — Целый спектакль для меня поставили из тюремной самодеятельности: «Двое у камина»! Подмосковный филиал Чисто Реального Художественного театра!»

— А как же человек с фотоснимка в темных очках?! — все еще сомневался я в своем простодушии.

— Которого я вам как Стрижа в прошлый раз указал? — Вершинин достал носовой платок, чихнул и утерся. — Это не Стриж. Это...

И он назвал мне фамилию одного из самых влиятельных в криминальной вселенной авторитетов, которую давеча называл мне и управляющий «Дека-Банком» Петр Сергеевич Савинов. На всякого мудреца и простоты довольно. Теперь моя очередь утереться настала.

— Да-с! — очнулся Вершинин после некоторого молчания. — Довели вы Аркашу своими кунштюками до психиатрической лечебницы! Вы, вы, Александр Иванович, не отпирайтесь! А может, и не вы. Ну что ж, теперь дочка его, Вероника, блестящая партия! Вот оформим намедни попечительство, и, как говорится, любовь да совет! Каждый свое получит! Да и Рогожин ей, конечно, не пара!

«Уж не мне ли совет?!» — покосился я на банкира.

— Не винитесь. — Иннокентий Парфенович положил мне на плечо руку. — А знаете, я думаю, что с Аркадием все как у Ницше произошло с «бледным преступником»: «Некий образ сделал бледным этого человека. На равных он был с делом своим, совершая его; но совершив, не вынес образа его... Безумием после дела называю я это!» И — полно. Аркадий сполна расплатился за свою злобу, за тщеславие свое и за пренебрежение к ценности человеческой жизни.

— Настала и ваша очередь, — сказал я, вставая. — За выигрыш тоже платить надобно. За этот, по крайней мере.

— О чем речь?! — охотно согласился Вершинин. — Де-факто вы вернули мне долг! Пятьдесят процентов, разумеется, много, но — десять... Это — шесть миллионов четыреста тысяч, Александр! С вашим-то здоровьем и в ваши-то годы! Завидую! Вы — обеспеченный человек!

— А вы — человек самонадеянный! — Я достал кольт и посмотрел по сторонам.

Людей вокруг не было. В отдалении только мелькнула чья-то ушанка за обелиском.

— Полноте! — Вершинин проявил завидное хладнокровие. — Вы же не убийца, Александр! Вас так огорчила потеря близких?! Но что ж поделать! Судьба! Как и вам судьба оказаться на самой вершине жизни. «Вы смотрите вверх, когда взыскуете высоты. А я смотрю вниз, ибо я возвысился! — так говорил Заратустра. — Кто поднялся на высочайшие горы, тот смеется над всякой трагедией — и на сцене, и в жизни»!

— Еще один «смотрящий вниз»?! — усмехнулся я горько. — «Что-то нас здесь слишком до хера!» — так говорил Шрамковский.

Так он действительно говорил, мой задушенный приятель, обитающий ныне в солнечной Калифорнии на берегах одноименного залива.

— Я не убийца. — Убрав пистолет, вместо него я достал из кармана пятирублевую монету. Я игрок. И вы, Иннокентий Парфенович, игрок. Сыграем?

— Ну-ну! — Вершинин за мной наблюдал и, наблюдая, все понял.

Он про меня, наверное, давно все понял.

— Игра простая. — Переворачивая в пальцах монету, я объяснил правила. — Вы «орел»...

— О нет! Это вы у нас — «орел», — язвительно отозвался банкир.

— Пусть я. Тогда вы — «решка». — Мне было все едино. — Кому выпадет, тот нынче завещание напишет, а завтра и в путь!

— Пятьдесят процентов! — предложил Вершинин. — И без мальчишества! Это тридцать два миллиона долларов, Александр! Подумайте! Мало чья жизнь столько стоит.

«Руслана — стоит, и Марины — стоит, — подумал я. — Да и Штейнберга». И покачал головой.

— А если я сдамся властям?! — сделал еще одну попытку Иннокентий Парфенович. — Заклунный там, кажется, дело ведет?!

Все-то он знал. Абсолютно все.

— Дело закрыто, асессор, — пожал я плечами. — Теперь я его веду.

— Ну, как желаете! — устало махнул рукой Вершинин.