СМОТРЯЩИЙ ВНИЗ

Далее — Ольга Половинкина, единственный представитель слабого пола в рядах сотрудников охраны. Хотя принадлежность ее к таковому я бы считал условной. Слабость у нее была разве только к девушкам. При этом, как я подозреваю, и в интимных отношениях она скорее исполняла роль активного партнера. Что же касается всего остального, включая профессиональную подготовку, то здесь она свободно могла дать фору самым испытанным бойцам. Довелось мне как-то быть ее спарринг партнером в тренировочном зале, и, надо сознаться, бланш она мне поставила яркий. В октябре прошлого года Ольга пропала без вести. Просто не вышла на дежурство. Ни соседи, ни родственники объяснить причину ее исчезновения так и не смогли.

И наконец, Ашот Левонович Варданян, начальник отдела внешних сношений банка, уволился по собственному желанию за неделю до того, как пуля киллера просвистела над моим ухом во дворе собственного дома. Фамилию «Варданян» Александр Дмитриевич Курбатов где-то когда-то слышал.

Итак, что мы имели? Мы имели трех фигурантов по этому темному делу в зоне досягаемости: Матвееву, Лернера и Шавло. И кроме того, еще шесть фамилий неизвестного происхождения. Больше, чем ничего, спасибо Штейнбергу.

— И мой сырок со мною! — пропел Гудвин, извлекая из кармана рюкзака плавленый сырок «Дружба» в серебристой фольге. — Так ты, Угорь, хоронил кого или грехи старые замаливал?

Следом появились обещанная банка из-под майонеза и бутылка из тех, какие в народе до сих пор еще называют «Чебурашками». Я бы на месте автора-сказочника в суд подал на всех, кто подобными «Чебурашками» торгует, за оскорбление чести и достоинства этого безобидного зверька. Пойло в них случается самое что ни на есть омерзительное.

— Всего понемногу. — Морщась, я выпил теплую дрянь и закусил плавленым сырком. — А ты, стало быть, в христорадники подался?

Заканчивали мы в ржавом списанном вагоне «Москва — Симферополь» на запасных путях Курского направления.

— Вернулся я, дембель, из стройбата, — рассказывал Гудвин, сидя за столиком обшарпанного купе, — отгулял положенное, и братья мои старшие сказали: «Ша, Сере- га! Пора за ум браться! Чему тебя родина-мать в Красной армии научила?!» А что я могу? Могу — копать, могу — не копать! «Я б, — говорю, — в байданщики пошел! Душа моя к путешествиям расположена! Вы-то везде посидели, а я только в Сыктывкаре три четверти песка с одной цемента на стройках социализма размешивал!» — «В байданщики так в байданщики», — отвечают. И отдали меня на обучение к деловому человеку. Ну, теорию-то я быстро усвоил... Теорию-то...

В наше купе отчаянно забарабанили. Гудвин открыл замок и толкнул дверь. В проходе, переминаясь с ноги на ногу, болталась сутулая личность в мятом костюме и очках, перемотанных на дужке грязным лейкопластырем.

— По малой нужде хочу, сил нету! — забормотала личность, дергая подбородком. — А туалет закрыт! Что делать? Что делать?

— Совсем охренел, интеллигент?! — рявкнул Гудвин. — Дуй на улицу! Там кругом сортир! Москва-сортировочная!

— Понял! — Странный персонаж рванул по коридору и загремел в тамбуре по ступенькам.

— Учитель, — пояснил Гудвин, лениво наполняя опустевшие стаканы. — В шестом купе едет вместе со своей крышей в Ташкент. Раньше он там историю преподавал, а как зарплату перестали платить, так и подался в столицу на заработки. Тут-то у него и произошло в мозгах короткое замыкание. Какие-то сволочи его по башке железной трубой пристроили. Сам понимаешь, какие у него теперь заработки. Вот я его и подкармливаю... А историю он хорошо знает! Вчера про императора Веспасиана лекцию читал, так я прямо заслушался! Представляешь, этот бес в Мадриде, или где он там правил, оказывается, еще тысячу лет назад платные нужники завел в общественных местах! «А деньги,— сказал, — хоть подотрись ими, не пахнут»! Заграница, брат!

Мы выпили и закусили. По соседнему пути с грохотом и лязгом медленно двинулся товарный состав.