Смутное время в Москве

Чем же отличался конюший от других чинов царского двора? Писатель XVII в. Г.К. Котогаихин сообщает: «А кто бывает конюшим, и тот первый боярин чином и честью; и когда у царя после его смерти не останется наследия, кому быть царем, кроме того конюшего иному царем быти некому, учинили б его царем и без обирания (избрания. — С.Ш.)». В свете этих фактов по-иному воспринимается и избрание на престол конюшего Бориса Годунова.

Иерархия думских чинов определялась знатностью и заслугами рода. Личные заслуги и достижения могли поднять человека по служебной лестнице выше его предков, но он все-таки был в неравном положении по сравнению с потомком знатного рода. Весь порядок службы регулировался знаменитым местничеством, о котором следует рассказать поподробнее, поскольку это примечательное явление российской жизни XV—XVII вв. окружено мифологическими представлениями.

Принцип местничества заключался в распределении назначений на службу и для участия в дворцовых церемониях и мест за царским столом во время приемов и торжеств по происхождению человека («отечеству»), а не по его личным заслугам. «Отечество», «отеческая честь» зависела от родословной человека, служб его предков и его самого. Положение служилого человека определялось по отношению к его родичам и по отношению к представителям других родов. Представители старших ветвей рода и старшего поколения считались по местническому счету выше представителей младших ветвей и младших поколений. Дядя не мог быть назначен на менее значительную должность, чем племянник; это правило распространялось и на их потомков. При воеводских назначениях «честнее» считалась служба в большом полку; вторым но значению шел передовой полк, после него — полк правой руки, потом — полк левой руки, и, наконец, последним был сторожевой полк, или ертоул.

При организации крупных воинских соединений случалось, что в походах или береговой службе в полках бывало несколько воевод: первый воевода большого полка, второй воевода большого полка, третий воевода большого полка, первый воевода передового полка и т.д. Помимо счетов между однородцами существовали гораздо более сложные счеты между различными родами.

Каждое назначение считалось «случаем» (прецедентом), и если, допустим, князь Кашин был выше Хворостинина, а Хворостинин выше Плещеева, то внук Кашина мог претендовать на назначение выше племянника Плещеева. Таким образом, выстраивалась долгая цепочка «случаев», которые перечислялись каждый раз при спорах «о местах», возникавших между воеводами. При местнических спорах перечислялись «случаи», записанные в росписях служебных назначений (разрядах) за последние пятьдесят, семьдесят, а то и сто лет.

Внешне местничество выглядит весьма необычным проявлением личной свободы на фоне российского самодержавия XVI—XVII вв. Бывало и так, что воеводу, противившегося «невместному», по его мнению, назначению, привозили на службу «скованна» или прямо из дворца отправляли в тюрьму. Местничество снижало боеспособность русской армии. Не раз случалось, что заместничавшие воеводы или даже головы оказывались не готовы отразить внезапное наступление неприятеля.

«Поруха чести» тяжело переживалась служилыми людьми. Один из видных опричников Ивана Грозного Михаил Андреевич Безнин, проиграв местнический спор, от обиды хотел постричься в монахи. Видный воевода Бориса Годунова П.Ф. Басманов, узнав, что он назначен «ниже» князя А.Л. Телятевского, «патчи на стол плакал горько». Именно местническая обида и подтолкнула впоследствии Басманова к измене царю Федору Годунову.

Длительное исследование местничества привело историков к любопытным выводам. Оказалось, что отражавшее боярские свободы местничество было полезно и государю — ведь местническое положение рода определялось его активностью на царской службе. Сложившееся в период образования единого Российского государства местничество регулировало отношения между потомками удельных князей и старомосковскими боярами. В этом оно также служило интересам государства. Вместе с тем местничество было своеобразной гарантией от фаворитизма. Оно поддерживало в правящем сословии определенный порядок и не позволяло одним лицам и родам существенно возвыситься над другими. Не случайно с местническим обычаем считался и Иван Грозный, создавший для своих незнатных любимцев новую категорию служилых людей — думные дворяне.

Попытки ограничить местничество предпринимались центральной властью начиная с середины XVI в. В боевой обстановке или каких-либо иных особых ситуациях царь издавал указ «быть без мест»: назначения в этих походах не считались «случаями». Было принято «безместие» и на заседаниях Думы. Во второй половине XVII в. местничество уже стало восприниматься как помеха. В 1682 г. по инициативе видного государственного деятеля, фаворита царевны Софьи князя В.В. Голицына «Богом ненавистное враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее» местничество было отменено особым соборным приговором.