Смысл жизни человека: от истории к вечности

При описании ренессансного мироотношения следует избегать и чрезмерного пафоса, восторженности, учитывая тот факт, что деятельность человека, в трактовке этой эпохи, имеет небескорыстный, а, напротив, утилитарный характер (от греч. utilitas – польза, выгода). Утилитаризм, как этическое направление, полагает, что целью человеческих поступков должно быть стремление извлекать из всего материальную выгоду, пользу. Происходит отождествление добра и пользы: заботясь о собственной пользе, стремясь к своему счастью, индивид способствует и общему благу. Так, земное измерение смысложизненной проблематики пробивало себе дорогу и в теоретическом, и в практическом, нравственном плане.

Проблематика смысла жизни в новоевропейской философии

Философская мысль любого периода ее истории не начинается с самой себя, а продолжает некие линии философствования до нее, либо возрождает прошлое, борясь с ним. Истина, как известно, «поднимает вокруг себя ветер дискуссий, дабы пошире разбросать семена истины». Только в этом смысле «в споре рождается истина», в противном – спор порождает ссору. Новое время – XVII век – не исключение, и во многом продолжает разговор, начатый в эпоху Возрождения. К позднему Ренессансу принадлежат знаменитые «Опыты» Мишеля Монтеня, чей здравый смысл и рассудок произвел огромное впечатление на великих рационалистов новоевропейской философии – Р. Декарта, Ф.Бэкона, Б.Спинозу и др.

Особенностью «Опытов» Монтеня является то, что они взяты из круга повседневной людской жизни, а не обращены к метафизическим первопринципам, недоступным обычному мышлению. Предметом размышления великого гасконца может быть что угодно: и воспитание детей, и чтение книг, и искусство беседы, и превратности судьбы, и страх смерти, и многое другое. Тот, кто захотел бы вычитать из «Опытов» строгую «науку жизни», ее теоретически выраженный смысл, был бы разочарован. Жизнь в трудах Монтеня присутствует, и рассуждения о ней, очень разносторонние, поражают широтой и глубиной. Однако, они не представлены виде аксиом, теорем в самом начале. Мы только постепенно приходим к более или менее ясным очертаниям «жизненных формул смысла», индуктивно (от частного к общему) двигаясь к ним по мере знакомства с разного рода «случаями из жизни». Эрудиция, действительный жизненный опыт Монтеня необычайно широки: со всем он знаком, обо всем он слышал, имеет собственное мнение по любому поводу. Это делает труд Монтеня «энциклопедией жизни», на уровне ее феноменов и представлений о них, практическим «учебником жизни», на базе которого и затруднены общие выводы (в силу широты материала) и, в то же время, вполне возможны, так как пищи для ума здесь весьма достаточное количество. Однозначность прочтения представляется невероятной, однако каждый читающий «Опыты» может, в принципе, выстроить собственную теорию жизни и ее смысла, опираясь, как будто, на чужой, и при этом универсальный опыт.

Универсальный опыт не может не быть противоречивым: «Если, например, Монтень, вслед за стоиками, принимается восхвалять самоубийство как «избавление от всех зол», то это для него отнюдь не помеха, чтобы страницей ниже пуститься в доказательство того, что напротив, «никакие злодеяния не могут заставить подлинную добродетель повернуться к жизни спиной…»166Чему же верить? И, главное, как довериться такому «учителю жизни»? Дело здесь в том, что «Опыты» Монтеня аккумулируют «опыты» многих людей, далеко не всегда признанных мыслителей, и читаться должны как собрание многих книг, как подборка («раздаточный материал», говоря современным языком), предваряющая и настраивающая, даже провоцирующая дискуссию (дискуссии) на разные темы жизни.

А вот насколько удастся «выстоять» в этих дискуссиях и прийти к чему-то определенному, в нашем случае – к более или менее однозначной трактовке смысла жизни, зависит от читающего.

В целом, очевидна антропоцентрическая позиция М.Монтеня, согласно которой человек занимает в мире привилегированное положение, и сам мир «предназначен», в конечной итоге «к его благу». Однако, и здесь Монтень выступает против идеи «естественной теологии» (Раймонда Сабундского, а затем и Фомы Аквинского): «Кто уверил человека, что это изумительное движение небосвода, этот вечный свет… этот грозный ропот безбрежного моря, – что все это сотворено и существует столько веков только для него, для его удобства и к его услугам? И далее: «Человек не в состоянии подняться над собой и над человечеством, ибо он может видеть только своими глазами и постигать только своим способностями… Только наша христианская вера, а не стоическая добродетель может домогаться этого божественного и чудесного превращения, только она может поднять нас над человеческой слабостью».167