Смысл жизни человека: от истории к вечности

Итак, Фейербах говорит о какой-то сущностной антикультурности религии, о том, что религиозный человек в культуре не нуждается, и, сам себе противореча, всю свою книгу пронизывает мыслью, что человек конструирует Бога, творит его из самого себя, опредмечивает и затем отчуждает свою собственную сущность. Но разве это конструирование, творчество не имеет отношения к культуре? Даже если считать эту культуру чисто религиозной? Благодаря религиозной Идее у человека появилась возможность творить и природный, естественно-культурный и сверхестественно-культурный мир, что должен признать атеист. Даже с этой позиции глядя, в религии видишь не антикультурный феномен, а способ мысли и, главным образом, жизни, который безмерно расширяет и объект и сферу культуры в целом, достраивает ее земной горизонт «высшим», трансцендентным.А, кроме того, появляется культурная сфера, связывающая эти горизонты, наполненная всеми отношениями (мыслительными, чувственными, волевыми) между ними. Гегелю, например, это дало возможность изобразить грандиозную мистерию воплощения Абсолюта в мире и возвращения из него к самому себе. В этой мистерии человеческая культура не потеряла, а только приобрела новые ресурсы, основания и модели мировосприятия.

Путь Фейербаха – иной. На место теологии, он считает, должна встать антропология, и разделить их содержательным образом можно с помощью «категорий» любви и веры: «Любовь обнаруживает сокровенную сущность религии, а вера составляет ее сознательную форму. Любовь отождествляет человека с богом, бога с человеком и, следовательно, человека с человеком; а вера отделяет бога от человека и, следовательно человека от человека; ведь бог есть не что иное, как мистическое понятие рода человеческого, поэтому отделение бога от человека есть отделение человека от человека, уничтожение их связи… Вера изолирует бога, делает его особым, другим существом; а любовь делает бога всеобщим существом, любовь к которому тождественна с любовью к человеку».256

Вера олицетворяется законом, то есть чем-то внешним по отношению к человеку, а любовь – свободой, внутренней сущностью самого человека. Отсюда, по логике Фейербаха, следует отринуть веру и вознести любовь. Отсутствие глубинной связи между ними, на чем настаивает христианство, объединяя в троицу добродетелей веру, надежду и любовь, Фейербах отрицает. Он считает возможным их разделить, как внешнее и внутреннее: «Для веры человек исчерпывается верой… Одна лишь вера вмещает в себе все добродетели, делающие человека угодным богу…».257 «Любовь к человеку, как к человеку, есть любовь только естественная».258

Вывод: любовь может существовать без веры, заместить ее в полной мере и составить всю сущность человека как такового. Любовь тождественная только с разумом, а не с верой.259 Вера «убедительно доказывает нам, что она есть истинная виновница зла, так как этим она свидетельствует о своей ограниченности, пристрастии к нетерпимости, благодаря чему она желает добра только себе и своим приверженцам и зла – всем другим».260

Поистине правы были, хотя бы в этом отношении, марксисты, когда упрекали Фейербаха в недиалектичности, в метафизичности (да-да, нетнет, а что сверх того, то от лукавого…). Вера, якобы, целиком причастна злу, а любовь – добру. Но мало ли примеров того, что и любовь «свидетельствует о своей ограниченности, пристрастии и нетерпимости», которые приписываются Фейербахом только вере? При таком рассудочноарифметическом (а не метафизическом, в подлинном смысле слова) подходе и действительно «можно» оторвать веру от любви, как Бога от человека.

Фейербах упрекает христианство за то, что «оно не поднялось до той высоты, чтобы понимать любовь абсолютно. И оно не могло достичь этой свободы, раз оно есть – религия – и поэтому любовь осталась в подчинении у веры».261

Фейербаху известен высший принцип христианства: «Бог есть любовь». «Но противоречие между верой и любовью, – подчеркивает он, – заключено уже в этом положении. Любовь есть только предикат, а бог – субъект… В предикате я проявляю любовь, а в субъекте – веру. Любовь не наполняет всего моего духа… Поэтому я не могу не терять из виду или мысль о любви, или мысль о субъекте и должен жертвовать то любовью ради личности бога, то личностью бога ради любви».262

Выход из этого, явно мнимого противоречия, построенного по схеме «или-или», видится Фейербаху в обратном положении: «любовь есть бог, любовь есть абсолютное существо».263 Таким образом, у Фейербаха из мнимого противоречия вытекает мнимое доказательство того, что им предполагалось заранее. Это тот случай, когда форма кирпичей предполагает и форму здания.

«Мы доказали, что содержание и предмет религии совершенно человеческие, доказали, что теологическая тайна есть антропология, а тайна божественной сущности есть сущность человеческая».264 Так, пытаясь «оторвать» человека от Бога, как его же превращенной сущности, Фейербах обожествляет человека, придает антропологии теологический характер. «Гони абсолютное в дверь, оно войдет в окно…»