Сначала Россия, потом Тибет

Незаметный перевал, отмеченный традиционной парой пирамид из камней, вывел нас на другую равнину. Находясь впереди процессии, я рискнул спросить двух пешеходов о Теринге. В ответ они указали на деревья в пяти километрах от нас. На севере погода испортилась, холмы казались синими, а на их вершины опустились угрожающие тучи. Когда мы поравнялись с деревьями, недалеко показался особняк, напомнивший мне те непритязательные дома, которые занимали венгерские сквайры. Перед нами предстал длинный побеленный фасад, украшенный обычной карнизной лентой наверху и построенный из глиняного раствора. Три ряда окон обозначали три этажа. Наверху подъездной аллеи ждали слуги, которые провели нас с другой стороны дома к главному входу в широкий внутренний двор, где держали лошадей, а также хранили дрова и ячьи кизяки. Нас встретил Джигмед, и мы прошли через двери с богато украшенными резьбой цветными створками, ступили на земляной пол и поднялись по двойной лестнице. На лестничной площадке наверху собрались остальные члены семьи: раджа Теринг, его жена и невестка Мэри. Раджа, невысокий, смуглолицый, с тонкими, загнутыми книзу усиками, из-под которых его серьезное лицо освещала улыбка, был в пурпурном шелковом халате с высоким воротником и носил в ухе традиционную серьгу. Джигмед красовался в бордовом шелковом халате, под которым виднелось одеяние из парчи янтарного цвета. Это великолепие портила твидовая шляпа, которую он снял. Рани щеголяла в превосходном головном уборе Гьянгдзе, диаметр которого превосходил все, что мы видели, со шкатулкой-талисманом на шее. Пожимая нам руки, она со старомодной скромностью потупила глаза. На Мэри была блуза из плотного фиолетового шелка и обычный фартук в горизонтальную полоску, на бедрах отделанный треугольными вставками из золотой и шелковой вышивки. Волосы она заплела в толстые косы. Мэри имела право носить головной убор Лхасы, но считала его слишком тяжелым для всех случаев, кроме самых торжественных.

Нас провели в продолговатую комнату с низким потолком и открытыми окнами. Я заметил Бладу, что тибетские комнаты никогда не кажутся душными, как можно было бы ожидать в столь негостеприимном климате. Он согласился, но это значит, что зимой в них очень холодно. Мы уселись на роскошно задрапированные диваны и отведали пирожных и сухофруктов. Подали английский чай и новый чанг с пеной. Раджа пил тибетский чай из нефритовой чашки. Джигмед и Мэри принесли два музыкальных инструмента — тибетское банджо и китайскую скрипку. Они исполняли тибетские и непальские мелодии, которые были вполне понятны нашему слуху и напоминали шотландские народные песни. Затем вошел слуга и станцевал шаркающий танец.

Обед примерно из тридцати блюд окончательно убедил нас в превосходстве тибетской кухни. В завершение раджа достал три европейские бутылки, содержимое которых — портвейн, мартини и анисовая водка — подогрели любопытство. В тот день был религиозный праздник, хозяин не ел мяса. Мы спросили, должен ли он теперь посетить религиозную службу? Нет, в этом не было необходимости, поскольку вместо него эти обязанности выполнят ламы. Нам разрешили их увидеть. Итак, мы прошли через лестничную площадку снаружи к часовне, где на корточках сидели четверо монахов в желтых одеждах и под звуки висячего барабана, в который один из них бил изогнутой палкой, нараспев произносили молитвы — и, предположительно, молитвы раджи. Время от времени другой монах совершал пассы в воздухе колокольчиком и изображением молнии, а также странные движения пальцами. Джигмед не смог нам объяснить смысл обрядов. Он извинился, сказав, что никто из семьи не принимал участия в религиозных обрядах, поскольку все они проводились доверенными лицами. Мы решили, что это очень удобно. Тем не менее позже я увидел Джигмеда в Боддх-Гае, где он молился сам.

На той же лестничной площадке была другая комната, где на больших станках, с которых свисали клубки разноцветной шерсти, ткали ковры. Поблизости слонялась дочь хозяина дома, которой хоть мельком хотелось на нас взглянуть. Это была хорошенькая девушка с нежным розовым цветом лица и бритой головой, поскольку она стала монахиней. Затем мы вышли посмотреть сад — клочок жесткой травы за каменной стеной, укрытый посадками тополей, чьи золотистые листья ярко выделялись на фоне грозного неба и дождем падали на землю под порывами злого ветра. Здесь к нам присоединился любимец семьи, озорное создание четырех лет от роду, с оттопыренными ушами и вечным смехом. Принесли лучшую шапочку, расшитую цветами, чтобы я мог его в ней сфотографировать. Он пугал слуг, глядя сквозь устрашающую маску из папье-маше.