Снайпер

– Ты библии не знаешь. Как любой продукт советской эпохи. Мы говорим о разных Иисусах. Ты вспомнил о патлатого придурка из Назарета. А я имел в виду ветхозаветного Иисуса Навина. Который поддерживал в такой боевой дух, что от одного лишь крика его воинов – евреев, прошу отметить! – рухнули стены осаждавшегося Иерихона…

– Так то было давно, – возразил бывший журналист так, словно Иисус Навин мог чем-то помочь в борьбе с «ИКСом».

– Были и потом. Например один из отцов современного Израиля, генерал Бен Гурион.

– Бен Гурион… Который зверствовал над арабами?

– Арабы сами кого хочешь живым на куски порежут. Все это гнусная советская пропаганда. В те времена СССР заигрывал с мировым мусульманством, со всякой рванью вроде Ясира Арафата, поэтому не было врага страшнее сиониста, без объяснения понятия. А я тебе не как еврей, а как человек говорю: израильтяне пытались отвоевать исконно принадлежавшие им земли. Ну… Как мы часть Курильских островов у японцев…

– Генерал… Генералов единицы.

– Ну если ты совсем не веришь в то, что еврей может взять оружие – я потом тебе расскажу еще одну историю…

– Ладно, убедил, – махнул рукой Геннадий. – Что евреи тоже народ… Но это неважно. Ты расскажи лучше, какое ты сам имел отношение к винтовке?

– Я понимаю, что это не вяжется, – усмехнулся Фридман. – Поверь, я иногда смотрюсь в зеркало и вижу, что моя фигура и оружие в самом деле два несовместимых понятия. Но это было.

Савельев слушал, недоверчиво улыбаясь.

– Это очень давняя история. Лет двадцать пять назад, если не больше. Я ведь рассказывал, что в скрипке самое главное – техника. Работа пальцев… и всей руки. Точнее, каждой руки.

– Да уж… – усмехнулся Савельев. – Схватил меня так – мало не покажется…

– А я в детстве я часто болел, был хил и слаб, не отличался крепким сложением да и сейчас на Геркулеса мало похож. В общем, мне силы рук не хватало. От напряжения мышцы вибрировали. И игра моя скорее была похожа на онанизм импотента…

Фридман улыбнулся, смеясь над самим собой.

– И вот мой учитель посоветовал маме некоторое время дать мне позаниматься стрельбой из винтовки.

– Стрельбой?! Из винтовки?!!

– Ну да. Это была его собственная теория. Не знаю, насколько она верна… Возможно, одному из его учеников винтовка случайным образом помогла с руками, и он решил, что это глобальный закон… Свой метод в преподавание хотел внести… Ну неважно. В общем, он сказал маме – пусть мальчик немного постреляет. И я стал стрелять. И я занимался стрельбой.

– В тир тебя мама водила, – догадался Савельев.

– В тир. Но не тот, о котором ты подумал. Учитель сказал что пневматическая винтовка не годится. Он объяснял, я в технике ничего не понимаю… В общем смысл тот, что в пневматическом оружии слишком сильные пружины, и у него всегда этот… спуск долгий… или длинный… Ну в общем, не помню, как правильно сказать – но работают не те мышцы и не так. Требовалось настоящее огнестрельное оружие.

– И где ты его нашел в этом городе?

– В этом городе нет. Но все сложилось удачно… Я в те годы постоянно болел воспалениями легких, и врачи сказали маме отвезти меня в Крым, в Евпаторию. И однажды, когда я учился в третьем или четвертом классе, мы с ней целое лето провели в Евпатории. Вот там, как ни странно, нашелся открытый для всех тир, где можно было стрелять из мелкокалиберной винтовки.

– И ты стрелял?

– Все лето. Сколько мама на меня денег тогда истратила – теперь подумать страшно. Тем более, что для скрипки все это, как потом выяснилось, бесполезно.

– А сама стрельба?

– Сама стрельба меня увлекла… Как любого мальчишку. Будь он хоть русским, хоть евреем, хоть негром…Утром и вечером я упражнялся на своей маленькой скрипочке, которую брали с собой. А днем ходил в тир. Знаешь, до сих пор помню – все было как настоящее. Винтовка, запах пороха, и даже отдача в плечо. У нее прицел был не обычный, с планкой, а в виде маленького окуляра. Типа оптического, но без линзы…

– Диоптрический, наверное?

– Да, кажется, не помню уже… Так вот, как ни странно, я стрелял очень хорошо.

– А что в том странного?

– Вопреки расхожим понятиям о близоруком человеке. И в общем стрельба на самом деле помогла мне в музыке. Но не с того конца.

– В каком смысле?

– В смысле, что рукам вряд ли что дала. Но зато укрепила мои нервы.

Уже потом, в консерватории один профессор обмолвился, что настоящий музыкант играет всегда в полной отключке. Тот, кто смотрит на слушателей, думает о своем внешнем виде. даже о том, как бы партию не забыть – это не музыкант, а лабух доморощенный. Но что выработать в себе такой автоматизм, когда во время игры существует только музыкант и сама музыка… Это дано не каждому. Он говорил – одному на сотню. Или даже на тысячу. Вот тогда я попытался понять, как именно играю я сам – и осознал, что я и есть этот один из тысячи. Потому что как-то сам по себе научился во время игры полностью отключаться от окружающего мира. Забывать о его существовании и сосредоточиваться только на себе. И я понял, что этому научила меня именно винтовка. А вовсе не скрипка.

– Винтовка?!