Снайпер

– Ну да. Стоило мне взять в руки оружие – и внутри все покрывалось льдом. И я становился холодным и терпеливым, как ящерица.

– Почему как ящерица?

– Не знаю. Где-то читал, что пресмыкающиеся – самые терпеливые охотники и могут ждать не шевелясь ни одним мускулом.

– И ты стрелял метко?

– Удивительно метко. Тировщик – он сам был евреем, как ни странно, и придерживался того же мнения о боевых способностях соплеменников, что и ты – поражался и сокрушался. И говорил маме, что из меня может не выйти гениального скрипача, но вышел бы великолепный стрелок. Однако скрипке было отдано много лет, к тому же уже тогда я носил очки – которые, как ни странно, не мешали целиться, потому что я нашел подсознательное ощущение мушки – и близорукость прогрессировала, и так далее. Но винтовка в то лето стала мне близка. Причем я попробовал разные системы. Тировщик всем предлагал обычную мелкашку, а мне иногда, когда не было народа, давал несколько раз стрельнуть из настоящей спортивной винтовки с двумя спусковыми крючками.

– Как это – с двумя? Двуствольная, что ли? – не понял Савельев.

– Да нет, специальная система для спуска. Первый крючок обычный, ты его нажимаешь, винтовка как бы взводится… точнее почти спускается, но не стреляет. А за ним рифленый стерженек, называется как-то от немецкого слова «шнелль»… Ускоритель спуска. Когда первый крючок выбран, для выстрела остается коснуться этого стержня. Никакого рывка. Так вот, из такой винтовки я мог положить несколько десяток кучно, они образовывали вырванную дырку…

– А из винтовки с обычным спуском?

– Не так, конечно. Потому что за месяц невозможно добиться плавности спуска, а это главное в стрельбе. Но меньше восьмерки я никогда не выбивал.

– Н-да… – задумчиво протянул Савельев и налил еще водки, хотя уже отставил было бутылку. – Какие скрытые таланты можно открыть в человеке, с которым живешь бок о бок десять лет…

– И не говори, – кивнул Фридман. – Тировщик меня не просто хвалил. Он утверждал, что во мне сидит даже не спортсмен, а снайпер.

– А чем он отличается от спортсмена?

– Как он объяснял, принципиально. Спортсмен не ограничен во времени.

Есть, конечно, регламент, но плюс-минус пара минут роли не играют. А снайпер времени не имеет. Потому что в реальной фронтовой обстановке…

– Какие слова у нас звучат…

– …Фронтовой обстановке счет идет на секунды. Когда разворачивается снайперская дуэль, то выживает тот, кто успевает быстрее сделать единственный точный выстрел. А я никогда не зацеливался.

– Не за «что»? – не понял Савельев.

– Не зацеливался. Есть такой термин – когда стрелок слишком долго уточняет прицел перед выстрелом. У меня это исключалось. Причем не из-за таланта, как утверждал тировщик – а на самом деле просто из-за плохого зрения. Я мог сфокусироваться на секунду, а стоило задержать взгляд, как все расплывалось и глаза начинали слезиться. Поэтому я научился стрелять быстро: подвел мушку – и сразу на спуск.

– Н-да…

– Но с тех пор прошел миллион лет. И все это не имеет отношения ко мне нынешнему, – грустно подытожил Фридман. – Тот стрелок давно умер. Остался лишь ни к чему не годный и почти безработный скрипач.

– Но навыки остались?

– Навыки?… Трудно сказать. Я с тех пор винтовку в руки не брал. Но…

Наверное, что-то осталось. Потому никакое умение никогда не исчезает бесследно… А зачем ты это спрашиваешь? – вдруг поинтересовался он.

– Слушай, – не отвечая, продолжал Савельев. – А вот представь теоретически… Если бы тебе сейчас дали оружие и позволили все прежнее восстановить… Ты бы…

– …Я бы взял винтовку и стал стрелять, – жестко перебил Фридман. – В этом не сомневаюсь.

– Стрелять?… – почти растерянно переспросил Геннадий, видимо, слегка обескураженный решимостью друга, хотя сам начал задавать вопросы. – Но в кого? В директора «ИКСа»? Или в начальника Главархитектуры? До них все равно не добраться.

– Я и не собираюсь до них добираться, – ответил Фридман так, словно разговор шел не от бессильной досады, а имел серьезную основу. – Я расстрелял бы непосредственно тех, кто забивает сваи под твоими окнами.

– Но… Но это же простые рабочие и они ни в чем не виноваты перед нами. Им просто велели забивать.

– Им велели – они забивают. Значит они и есть наши открытые враги.

– Но…

– На войне приказывают генералы, – жестко перебил Фридман. – Но убивают солдат, которые эти приказы исполняют. Так было во все века. Если бы появилась возможность убивать генералов, война продлилась бы не дольше двух дней.

– Ты говоришь о войне. Мы живем в мирное время.

– Мирное время?! Мы на войне. Вспомни искалеченного Юру. И не его ли машину ты забирал сегодня со стоянки? Идет война.

– Но…

– Вспомни наш пикет. Поверь, нам бы ничего не помогло. Я тебе говорил – тогда ощутил себя евреем. И понял, что они не остановятся, даже если мы выведем всех женщин и детей, возьмемся за руки и цепью перегородим путь этому трактору…

– Ты что… – тихо проговорил Геннадий. – Думаешь, нас пойдут давить?