Профессор Оунли внимательно посмотрел на Монда:
— Это означает, что ремиссия, то есть промежуток между приступами, становится со временем все короче.
— Извините, профессор, не сочтите мой вопрос невежливым, — Монд слегка поклонился, приложив к груди руку, — но, если я не ошибаюсь, вы общались с пациентом всего два дня…
— Я понял вас, — перебил его профессор Оунли, — и не надо извиняться. Вопрос ваш вполне закономерен. Естественно, этот наш вывод строится не на прямом наблюдении за пациентом, а на основании исследования клинических данных, предоставленных в наше распоряжение.
— А есть какие-нибудь объяснения тому, что болезнь прогрессирует?
— Видите ли, мы еще не можем точно ответить на ваш вопрос, но, возможно, это связано с новообразованиями, обнаруженными нами в тканях мозга. Вероятно, это результат операции, проведенной два года назад, но пока это лишь предположение.
— Спасибо, господа. Я вполне удовлетворен. Благодарю вас. — И Монд посмотрел на Чарлза, ожидая его вопросов. Но у Чарлза вопросов, похоже, не было. Он лишь вежливо поблагодарил обоих профессоров за эту небольшую консультацию, и они расстались.
Чарлз был мрачен, видимо понимая, что это последняя их встреча с Лоуренсом и что тот едва ли удовлетворен результатами своего приезда в Бостон. Молчание затягивалось.
— Мистер Монд, — произнес наконец Маккью, — похоже, на этом наше с вами сотрудничество заканчивается. К сожалению, не все прошло так гладко, как хотелось бы. Должен сознаться, хотя это и не извиняет меня, руки мои с самого начала были связаны.
— Может быть, в следующий раз нам повезет больше, мистер Маккью. — Монд улыбался, но это была всего лишь улыбка вежливости. — Желаю вам довести это дело до удовлетворительного конца. По моим представлениям, оно вовсе не безнадежно.
— Благодарен вам за сочувствие, мистер Монд, — ответил Чарлз. — Позвольте пожелать вам счастливого пути. Передайте от меня благодарность и самый искренний привет Доулингу.
Они пожали друг другу руки.
— Последний вопрос, мистер Монд.
— Прошу вас.
— Вы не уехали потому, что хотели побеседовать с Паулем?
— Да.
— Я так и думал. Всего хорошего.
Редж Уоллес несколько переоценил свое могущество. Дик понимал, что приказу деда убраться в Европу он не сможет не подчиниться. Тут было кому принять решение, не спрашивая у него совета. Однако это вовсе не означало, что перед отъездом Дик лишит себя удовольствия хлопнуть дверью. Пусть Старый Спрут считает себя провидцем. Чиверс-младший все-таки Чиверс. А Чиверсы любят доводить всякое дело до конца. Сам он на месте Реджа непременно выставил бы охрану и контролировал телефонные разговоры. Уоллес оказался выше этого, в чем Дик весьма скоро смог убедиться. Никто не мешал ему разгуливать по госпиталю и разговаривать по любому телефону. Единственный запрет касался возможности покидать госпиталь. Да и надо-то было Дику не много — дать знать Крюку, где его, Дика, нужно искать. Последний из тех, кого он приговорил, все еще жил, но, зная Крюка, Дик был уверен, что настырный поляк доживает свои последние часы. А когда до премудрого Уоллеса дойдет, что именно удалось провернуть Дику Чиверсу, будет поздно что-либо менять, и самому же Старому Спруту придется позаботиться о том, чтобы все концы были спрятаны в воду.
С часу на час Дик ждал известия о том, что с полячишкой покончено. Но желанное известие покуда не поступало. Шел третий день после его разговора с Реджем, а Крюк все молчал. Тогда он сам попытался найти его, но ни первый, ни второй явочные телефоны не отвечали. Самоуверенность Дика понемногу пошла на убыль. «А что, если…» — эта мысль не часто посещала его, а тут неожиданно мелькнула в сознании. Как человек неуравновешенный, слабый, он гнал ее, слишком рано привыкнув к тому, что большинство неразрешимых вопросов рано или поздно разрешались как бы сами собой, кем-то, кто обязан был подобные вопросы потихонечку разрешать. Тот же Уоллес, словно подтверждая это, явился в нужный момент. И хотя Чиверс-младший знал, что угроза его не пустой звук, в силу опять-таки своего характер он боялся Реджа, только пока тот был рядом, а когда его рядом не было, сознание как бы отодвигало его в тень, и он словно переставал существовать, а вместе с ним и исходящая от него опасность.
В сегодняшней своей ситуации Дик в очередной раз победил себя и не позволял инстинктивным страхам отравлять свое существование. Целеустремленно не позволял, но… лишь до того самого момента, когда Крюк все же наконец отыскался. И когда до Дика дошло, что Андрей Городецкий вытряхнул из бандитов все, что из них можно было вытряхнуть, вот тогда уже пришел настоящий страх.
Выход оставался только один — кинуться в ноги к тому же Реджу Уоллесу, биться головой об пол, клясться страшными клятвами, но вымолить обещание спасти, защитить, спрятать, все следы запутать, заткнуть рты — и прежде всего, разумеется, все тому же растреклятому полячишке, третьему, кто знал их с Уоллесом тайну, и явно третьему лишнему.