Снег на Рейне

– Дорогой, будь на своём месте! Ты мне на нём очень нравишься!

Последовала какая-то возня. Воркуют, голубки.

– Подожди, дорогая! Я сейчас!

Лилька удивилась: «А куда я должна поступить?» «Эстонская тугодумность» мешала, но она постепенно начала понимать, что опасность нависла над ней как дамоклов меч!

«Так, по-моему, говорится в таких случаях, – она вспомнила это мамино выражение. – А кто этот Дамокл и почему меч висит?»

В такие минуты всякая чепуха лезет в голову. Лилька опомнилась: «Что за ерунда!»

Скрипнула дверь спальни. Лилька отшатнулась за угол и, зажмурившись, вжалась в стену. Шаги заскрипели в противоположную сторону, вниз по лестнице. Для чего её готовят? Про что они говорят и почему они говорят о ней как бы в прошедшем времени? Куда они её собираются переправить?

Надо было думать, как уносить ноги! Хотя… Мартина так описывала ей прелести одитинга, благотворного влияния электропсихометра: освобождение от мыслей и переживаний прошлого, очищение, облегчение после него. Да и ей было некуда деваться, она согласилась, был уже назначен день. От природы будучи любопытной, Лилька решила всё-таки под занавес сходить «очиститься».

«Ну не убьют же они меня до одитинга? – резонно думала Лилька. – Поджарят, как каннибалы, и съедят?»

Лилька бодрилась как могла. Хотя… Что им помешает? Она нянька-иностранка в чужой стране. Спросят – где? Скажут, что уехала на машине. Дальше всё по сценарию, который она слышала тогда, ночью, из дверей спальни хозяев. Полиция и разбираться не будет. «Господа! Господа, вы звери!» – вспомнилась Лильке фраза из старого советского фильма.

Мартина и Свен каждое утро вставали ни свет ни заря и бегали в парке (это у немцев называется joggen[18]), пили много воды, ходили в сауну. По всему дому, во всех ящичках лежали какие-то витамины. Потом Лилька узнала, что всё это лишь пищевые добавки, БАДы, и от плохой экологии и радиации они отнюдь не спасают, но надо признать, что активный и здоровый образ жизни ещё никому не навредил. Они оба были выносливые, жилистые. Лилька никогда не видела их уставшими. Мартина, приехав с ночного дежурства в клинике, могла заехать в магазин и притащить два-три ящика воды, а потом ещё настроить газонокосилку и выкосить газон.

Глава V. Vox humana[19]

В каждой музыкеБах,В каждом из нас

Бог.И. Бродский

Незадолго до своего побега от четы Нойманнов она всё-таки познала все «прелести» одитинга. Одитор, лысоватый немец, похожий на крысу, бесцветный, как альбинос, посадил её напротив себя и впился в неё своими глазками-бусинками. Она увидела аппарат со шкалой и стрелкой: «Вот этот пресловутый Е-метр!» В ней происходило в этот момент самое настоящее раздвоение личности. Несмотря на её скепсис, одна её часть – наверное, та самая, «реактивная», – ждала от чуднoго приспособления чуда! Она с большой надеждой смотрела на странный прибор, но в ней ничего не происходило. Да ещё лезли в голову какие-то посторонние мысли – неуместные, приземлённые…

Ей что-то дали в руки.

«Похоже на банки от консервированной фасоли», – подумала она и вспомнила, как уплетали близнецы за обе щёки чили кон карне[20]

с красной фасолью из этих банок.

От несуразности мыслей никак не удавалось сосредоточиться и настроиться на серьёзный лад. Первый раз всё-таки… А вдруг и вправду случится чудо и она выйдет отсюда другим человеком: просветлённым, понимающим о себе и о мире нечто большее, чем все окружающие люди? Превратится в божественную сущность?! Откроются двери, оттуда хлынет неземной свет, и – она уйдёт в него, как Христос, оглянувшись и улыбнувшись на прощание миру!

От аппарата тянулись кабели, они соединяли банки с самим аппаратом. Одитор стал спрашивать о событиях из её жизни. Вопросы были нацеленные, как будто о ней уже что-то знали заранее.

«Мартина?» – догадалась Лилька.

Она кое в чём открылась Мартине вначале. Лильке совсем не хотелось отвечать, и она пыталась отделаться общими фразами, но Мартина снова и снова повторяла как бы невзначай те же вопросы, сворачивала в разговоре на то, что Лильке было больно вспоминать, – и поэтому эти настойчивые, прессующие попытки Мартины были неприятны Лильке, но врать она не умела. Приходилось отвечать честно…

Вдруг крыса-одитор спросил её, не подвергалась ли она насилию в детстве? Лилька что-то пробормотала, отрицательно мотнув головой, – и почувствовала импульс. Достаточно сильный. Стрелка запрыгала. Вопросы повторялись, импульсы тоже – до тех пор, пока она не отвечала на них честно. Лилька была как в полусне, и одновременно ей было страшно. Волосы шевелились на голове.

«Может, это от тока?» – затравленно спросила она себя и внутренне вся похолодела от охватившего её ужаса.