Снегирим

«My God…»[4] – раздраженно проскрипела Профессор Л., затем шагнула вперед и тронула мужчину за рукав. Он обернулся и посмотрел ей в глаза. Что в нем было особенного – непонятно, но его взгляд как будто прошил ее насквозь, и она почувствовала странное тепло внутри. В голове промелькнула идиома «butterflies in my stomach» [5], но, прогнав этот морок, Профессор Л. громко сказала:

– Вас спрашивают, как ваша фамилия!

Мужчина как-то загадочно улыбнулся:

– Вы говорите по-русски, вот бы не подумал.

– Да, так что давайте помогу вам, иначе мы все пропустим самолеты. Назовите вашу фамилию!

Продолжая улыбаться, мужчина будто любовался Профессором Л. И совсем не торопился с ответом.

– Моя фамилия Снегирев, – наконец назвался он.

Профессор Л. почувствовала пульс между висками, как при панической атаке, у нее закружилась голова, она побледнела и рефлекторно схватила мужчину за локоть. Он снова улыбнулся и повторил:

– Моя фамилия Снегирев…

Катерине Левинсток стало нехорошо, она потеряла равновесие – то ли от обезвоживания во время полета, то ли вообще непонятно почему. Одной рукой она продолжала крепко сжимать свой американский паспорт, другой – цеплялась за мужчину. Она словно выпала из своего тела и наблюдала ситуацию со стороны, при этом борясь со странным желанием не то прижаться к этому совершенно незнакомому мужчине, не то, прости господи, неизвестно почему отдаться ему прямо здесь и сейчас – дикость какая-то! «He is completely random!»[6] – прозвучало в голове! Никакой логике это не поддавалось. Со всех сторон Профессор Л. слышала вопросы: «Are you OK? Can you see us? Shall we call the doctor?»[7] А в ее голове бесконечно звучало: «Моя фамилия Снегирев!» – и это вызывало во всем теле такие ощущения, что все остальное стремительно теряло значение. Какой на фиг самолет?

Больше она ничего не помнила.

Оказавшись в самолете, она уснула и крепко спала все десять часов полета, хотя она не могла спать в самолетах всю свою предыдущую жизнь! Ей приснился невероятно тяжелый и сладкий сон – ну, если такое и правда бывает…

Часть 1. Прощай, Совок

Глава 1. Опера в бане

Снег покрыл все видимые поверхности поселка Снегири Московской области, и на улице Ленина было белым-бело. Снег лежал повсюду и блестел так красиво, будто был декорацией – «Мосфильм» отдыхает! Но случайные прохожие не слышали хруста этого снега под ногами, потому что из самого большого в этом районе дома раздавался пьяный вой. Прислушавшись, в этом наборе звуков можно было опознать арию Гремина из оперы «Евгений Онегин», которую пытался исполнить красномордый от водки и парилки министр образования СССР Иван Иванович Огурцов, вышедший из бани в чем мать родила, но прикрывший причинное место зимней шапкой. Высокий и мощный чиновник готовился прыгнуть в сугроб и пел: «Онегин, я скрывать не стану, безумно я люблю Татьяну…» Готовясь к прыжку с платформы у входа в парилку, он вытянул руку вверх, словно держал в ней меч, и резко опустился на корточки. В этот момент из бани выскочила женщина в купальнике, с огромной прической, которую в народе называли «халой», и закричала: «Ваня, ты что, охренел?!»

За ней выбежал невысокий полуголый мужчина, взволнованно, но негромко повторявший: «Иван Иванович, будьте осторожны, тут сильный контраст температур!» Министр отмахнулся от обоих, пробурчал себе что-то под нос и прыгнул в сугроб. В полете он уронил шапку, так что в холодную снежную кучу провалился абсолютно голым. Он даже не предполагал, что ощущение от соприкосновения распаренного тела с холодным снегом может быть таким мерзким – все внутри как будто загорелось и сердце остановилось. Иван Иванович не мог произнести ни звука и в ужасе успел подумать, что у него инфаркт «миокарда или как там его…»

Он не помнил, как оказался у красивого камина завернутым в одеяло, – вряд ли мужчина и женщина доставили его в дом на руках: оба были намного мельче Ивана Ивановича; тут он внезапно сообразил, что зимняя шапка осталась где-то в сугробе, а на нем нет даже трусов. «Как-то неудобно, в гостях же», – подумал он. В это время его жена Роза Ильинична, та самая женщина с «халой», вытирала ему волосы – точнее, лысину, вокруг которой было несколько волосин, – полотенцем и причитала: «Ваня, ну как же так неосторожно, можно же заболеть». Хозяин дома, профессор Владимир Залманович Гордон, которого все называли В. З., напряженно наблюдал за Иваном Ивановичем.

– Ну как вы? Лучше? – нервничал он.

– Все хоккей, Вовик, варенья хочу, – ответил министр.

– Не вопрос, сейчас у Тамары узнаем.

В. З. отправился на кухню, где его жена накрывала на стол. Супруги о чем-то пошептались, и, похоже, Тамаре было не до варенья, так как она резала салат и жарила картошку. В. З. сам достал крыжовниковое варенье и вместе с большой ложкой принес Ивану Ивановичу, который явно повеселел и заулыбался, увидев банку.

– Ваня, ну что это, аппетит испортишь, – пробурчала Роза Ильинична.

Где-то на пятой ложке довольный Иван Иванович сказал:

– Классный ты мужик, Вовик, очень хороший друг мой.