Снежный Цветок и заветный веер

«Конечно, ты права, — ответила Снежный Цветок, не догадываясь, я полагаю, о моих истинных чувствах. — Когда мы вернемся домой, мы встретимся с Тетушкой Ван, как и намеревались. Как только ноги наших девочек примут новую форму, они отправятся в Храм Гупо, чтобы подписать свой договор. Они купят веер, чтобы записывать на нем события своей жизни, и будут есть таро».

«Мы с тобой тоже должны встретиться в Шэся. Если будем осторожны, сможем понаблюдать за ними».

«Ты хочешь шпионить за ними?» — недоверчиво спросила Снежный Цветок. Я улыбнулась, и она рассмеялась. «Я всегда думала, что я грешница, но посмотрите-ка, кто теперь строит козни?»

Несмотря на все лишения последних месяцев, наши планы относительно наших дочерей давали нам надежду, и мы старались каждый день вспоминать что-нибудь хорошее из нашей жизни. Мы отметили пятый день рождения младшего сына Снежного Цветка. Он был забавным малышом, и нам интересно было наблюдать за ним и его отцом, когда они были вместе. Они вели себя, как два поросенка, — везде совали свой нос, разыскивали себе еду, толкали друг друга своими сильными телами, оба были перемазаны грязью и сажей и наслаждались обществом друг друга. Старший сын любил быть в обществе женщин. Благодаря моему интересу к нему, Снежный Цветок стала тоже уделять ему внимание. Он с готовностью улыбался ей в ответ. Глядя на выражение его лица, я будто видела лицо его матери в этом возрасте — милое, наивное, смышленое. Снежный Цветок смотрела на него, но не с материнской любовью, а словно бы ей нравилось, что она увидела в нем больше, чем надеялась увидеть.

Однажды, когда я обучала его одной песне, она сказала: «Ему не следует учить женские песни. Мы ведь учили стихи, когда были девочками».

«Благодаря твоей матери…»

«И я уверена, что ты выучила еще больше в доме твоего мужа».

«Да, правда».

Мы обе разволновались, перебирая названия песен, которые мы знали.

Снежный Цветок взяла сына за руку. «Давай научим его, чему можем, чтобы он был образованным человеком».

Я понимала, что эти слова не слишком нас обязывают, поскольку мы обе были невежественными, но мальчик был похож на сухой гриб, опущенный в кипящую воду. Он впитывал все, что мы давали ему. Вскоре он мог читать поэму времен династии Тан, которую мы со Снежным Цветком так любили в детстве, и целые отрывки из классической книги для мальчиков, которые я запомнила, когда помогала своему сыну учить уроки. Впервые я увидела выражение истинной гордости на лице Снежного Цветка. Остальные члены ее семьи не разделяли этой гордости, но теперь она не съеживалась и не уступала их требованиям прекратить наши занятия. Она вспомнила ту маленькую девочку, которая отдергивала занавески в паланкине, чтобы мы могли выглянуть наружу.

Эти дни — холодные, наполненные страхом и тяжелыми испытаниями, — были чудесными в том смысле, что Снежный Цветок была счастливой, такой, какой я не видела ее много лет. Беременная, недоедающая, она, казалось, светилась изнутри, будто ее зажгли от масляной лампы. Она радовалась компании трех названых сестер из Цзиньтяня и тому, что она больше не сидела взаперти со своей свекровью. Рядом с этими женщинами Снежный Цветок пела песни, которые я давным-давно не слышала. Здесь, на воле, вне стен темного и мрачного маленького дома, ее дух лошади вырвался на свободу.

А потом, одной морозной ночью, после того, как мы пробыли в горах уже десять недель, второй сын Снежного Цветка заснул, свернувшись калачиком у костра, и больше не проснулся. Я не знаю, что убило его — болезнь, голод, холод, — но утром мы увидели, что мороз сковал его тело, и его личико посинело. Холмы отозвались гулким эхом на плач и причитания Снежного Цветка, но мясник переживал смерть сына еще сильнее. Он держал мальчика на руках, слезы текли по его щекам, их влага оставляла следы на многонедельной грязи, въевшейся в его лицо. Он был неутешен. Он не выпускал мальчика из рук. Он не склонял своего слуха ни к жене, ни даже к матери. Он зарылся лицом в тело своего сына, стараясь не слышать их мольбы. Даже когда крестьяне из нашего кружка уселись вокруг него, заслонив его от наших взглядов и утешая тихим шепотом, он не уступил. Время от времени он поднимал лицо к небесам и кричал: «Как я мог потерять моего драгоценного сына?» Этот вопрос мясника с разбитым сердцем появился потом во многих историях и песнях нушу. Я смотрела на лица женщин, сидевших у нашего костра, и видела на них невысказанный вопрос: может ли мужчина — вот этот мясник — чувствовать то же отчаяние и горе, какое чувствуем мы, женщины, когда теряем ребенка?

Он сидел так два дня, пока мы пели похоронные песни. На третий день он поднялся, прижал сына к груди и бросился прочь от костра, в лес, куда они с сыном ходили столько раз. Он вернулся через два дня без тела мальчика. Когда Снежный Цветок спросила, где похоронен ее сын, мясник повернулся к ней и ударил ее с такой яростью, что она отлетела метра на два и с глухим стуком упала на утоптанный снег.