Снохождение (СИ)

— Тогда надо подтверждать то, что здесь написано. Это отвадит от тебя опасность, а мне… побег устроят, наверное…

— Никаких побегов, ты выйдешь свободным и невиновным! Клянусь!

— Так не бывает, Милани. Всегда виноват кто-то.

Невероятно громко хлопнула дверь, и Амон с Миланэ вздрогнули.

Впрочем, вошедший тоже замер в исступленном изумлении. Это был тот самый лев, с которым дочь Сидны приехала сюда от Фреи. Меньше всего он ждал, что надзорный будет валяться на земле, а узник — держать сестру-Ашаи на коленях, обнимая.

Очнувшись, он подбежал к лежащему в несладком полусне надзорному.

— Он спит, — поспешила уверить Миланэ, встав с колен Амона.

Тот с великой настороженностью посмотрел на них обоих.

— Дай нам минуту. Я хорошо заплачу.

Миланэ сказала это лишь потому, что не могла подобрать иных слов. Удивительно, но подействовало.

— Считаю до тридцати.

И вышел.

— Амон, всё будет хорошо. Держись. Люблю тебя.

Миланэ поцеловала его.

— Я тоже люблю тебя.

Он схватил её за плечо, зазвенели кандалы.

— Как только выйду на свободу, мы уедем отсюда.

— Куда?

— Чем дальше, тем лучше.

— Я не могу всё бросить, Амон… Всё, к чему так долго шла.

— А к чему ты шла?

Она не знала, как ответить.

— Милани, люблю тебя такой, какой ты есть. Помни: это сделал я. Ты ни при чём.

— Не грусти. Держись. Скоро мы будем вместе.

Вмиг подписав и застамповав бумагу с показаниями, Миланэ быстро вышла. Её настороженно встретил молчаливый львина.

— Сколько? — спросила без экивоков, передав ему бумагу с показаниями.

— Триста, — тихо ответил тот.

Сумма была совершенно грабительской, но церемониться некогда; Миланэ взяла кошель и отсыпала ему три золотых.

— А теперь пусть сиятельная уходит, — кивнул на выход, а сам пошёл к Амону и надзорному.

Мрачные двери выпустили её в неширокий коридор. Отошла она к противоположной стенке, повернулась к ней спиной, и как была, так прислонилась, подняв голову в грязному потолку.

Ей подумалось о том, что всё, всё — не так. Самое главное, что она не могла внять, кто же в этом виноват: то ли она сама, то ли Малиэль с её «Снохождением», что принесло ей много больше страданий, нежели знания, то ли все Сунги, то ли Ашаи-Китрах, то ли Вестающие… Леенайни… ещё кто?

Или — всё-таки — виновата она сама?

Пожалуй.

А как же. Сказано: мы сами вершим свои судьбы. Об этом кричит любой доморощенный мудрец на каждом углу. И вот, пожалуйста.

«Да, надо признать: я всегда втайне верила, что можно завоевать благосклонность судьбы. Не иди на уступки миру, поступай своенравно! — думала я. Ищи необычное, смотри туда, куда не смотрят! — полагала я. И потому судьба обратит взор на тебя, поймёт, что ты необычна, что тебе уготовано иное. Ты должна видеть иные миры, а не толочься в этом все дни и ночи. Сколь я ошибалась».

«Амон, Амон… Зачем я искусила тебя, зачем столкнула в пропасть и заставила сделать тебя глупое, невозможное… О нет, не виню тебя. Львицы толкают львов на безумные поступки, знаю это; искушают. Знай, что я знаю свою вину…»

«Но кто возложил на меня эту вину? В чём моя вина? Кто возложил её на меня? А может, стоит покаяться?.. Пойти куда-нибудь, упасть ниц, попросить прощения, да у кого угодно: всех Сунгов, Ваала, Вестающих, сестринства или ещё там кого… Разве важно, вижу ли я за собой вину? Оказывается, важнее — видят ли её в тебе. Видят… Видят…»

— Вижу ли я Ваалу-Миланэ-Белсарру?

Дочь Андарии вздрогнула от неожиданности.

Перед нею, в трёх шагах, стояла неизвестная сестрина. На немаленький миг повисла тишина, нарушаемая лишь какими-то грубыми окриками в далеких помещениях форта и взрывным хохотом самцов; Миланэ лишилась речи, потому что сестра эта, угасающего возраста силы, несмотря на скромное одеяние, привлекала внимание тремя особенностями. Во-первых, её внешность была непривлекательной и грубой, даже поселковая львица с таким обликом вполне может получить обидное прозвище «страшненькой», и что уж тут говорить об Ашаи-Китрах. Большой подбородок, грубые скулы, общая нескладность телосложения — всё играло против неё, не выручал даже благородный золотой окрас, столь характерный для прайда Найсагри. Во-вторых, такого тяжёлого, совершенно давящего взгляда Миланэ не встречала нигде, хотя ей-то много довелось в жизни покрутиться среди самых различных Ашаи-Китрах, а уж у них взгляды бывают всякие. И, в-третьих, эмпатийное чувство кричало: это — львица великих сил и большой мощи духа.

— Да, это я, — даже кротко ответила Миланэ, и отошла на шаг от стенки, встав стройно и прямо.

Этикет Ашаи-Китрах превозмог все расстроенные чувства; он — в крови.

Всё-таки Ваалу-Миланэ-Белсарра — дочь Сунгов и львица духа Сунгов.

Не так ли?

— Ждешь ли ты, сестра, входа в это помещение?

Несмотря на очевидную разницу в положении и возрасте, старшая сестра обращалась к молодой Ашаи чрезвычайно учтиво; это возбудило в Миланэ и интерес, и симпатию: она всегда считала, что вежливость, чувство такта — великие достоинства.

— Нет. Уже была, — молвила Миланэ и направила взор долу.

— Хорошо, — ответила старшая сестра, будто здесь вообще, в этой юдоли неволи, могло быть что-то хорошее.

И зашла вовнутрь.