Снохождение (СИ)

Но только Миланэ начала собираться с мыслями о том, что делать дальше, как старшая сестра сразу вышла вместе с хорошо знакомым ей львом. Он оправдывался:

— Сначала мы думали, что он лжёт и не будет признаваться, но теперь дело стало очевидным, и он дал проверенные и честные показания, которые сошлись, а ещё моя верхушка приказала заканчивать с этим делом, да и вредные вероборческие последствия уже устранены, о чем уже сообщил Надзор Веры, и были безвинно оболганы невинные, а ещё были выяснены новые обстоятельства, в общем, мы очень, очень сожалеем, что драгоценное время безупречной так бездумно потрачено… и она пришла зря. Очень жаль.

Оказалось, что этот служивый молчун в случае нужды может тараторить не хуже андарианской торговки на рынке. Старшая сестра слушала его с тем выражением, с которым выслушивают лепет маленького львёнка, что только начал говорить: не принимая всерьёз, с бесконечным снисхождением и усталой усмешкой.

— Да, время — великая ценность. Ваал благословит тропу льва.

— О, большое спасибо. Всего наилучшего, красивого дня, до свидания, — закивал он, как болванчик, и скрылся за дверью; как показалось Миланэ, что с интересом наблюдала за сценой — пугливо скрылся, словно от суровой матери.

Старшая сестра вздохнула, аккуратно потёрла переносицу, прикрыв глаза.

— Время впустую, — пожаловалась она очень спокойным тоном, и вновь открытые глаза блеснули в свете лампы; очевидно, слова не были сказаны для себя, а назначались Миланэ. Поэтому она почувствовала необходимость ответить:

— Мне жаль, что у высочайшей благородной возникла досада. Верно, так было угодно Ваалу, ведь все тропы ведут к лучшему, — свершила она жест сожаления.

Да, дочь Андарии знала, что старшая сестра хочет заговорить с нею, и уж навострила уши, насторожилась: что будет сказано? Да, она чувствовала это своей силой, духом, всей душой. Но вместо этого эта страшная, грозная, и вместе с тем притягательно-скромная Ашаи-Китрах внимательно поглядела по сторонам, будто кого выглядывая; но что её взор мог встретить, кроме узкого длинного коридора, совершенно пустого, и этих мрачных стен?

— Все тропы ведут к смерти, — раскатился её голос.

Миланэ вздрогнула.

— Как мрачно рассуждает превосходная, — совершила попытку улыбнуться.

— Я должна рассуждать той мерой правды, которой обладаю. Наречься правдовидицей — большое ограничение: мне нельзя врать.

«О, так это правдовидица…», — заволновалась Миланэ.

Сложно сказать, что означает и что сулит её присутствие.

— Могу предположить, что это — сложное ограничение, — осторожно заметила Миланэ.

— Несомненно. Но только так можно чего-то достичь в искусстве правдовидения. Нарушение обета равно смерти, совравшая правдовидица должна уйти из мира, — спокойно сказала Ахира. — Она может соврать. Раз. Потом ей велено умереть.

— А если правду говорить нельзя?

— Тогда требуется молчать.

Эти своды, эти каменные стены, да ещё разговоры о смерти.

— Правильно я поняла, что великая пришла к льву Амону? — ушла от темы дочь Сидны.

— Да. Но что-то поменялось, мои услуги больше не нужны. Стало быть, ты — вторая часть безрассудства, Ваалу-Миланэ?

— К услугам превосходной, — снова сделала книксен Сидны дисциплара.

Эта сестрина-правдовидица не позволяла себе ни малейшего послабления, никакого нарушения осанки, будто стояла перед Высокой Матерью.

— Знаешь, как они делают? Приставляют руку к горлу, впившись когтями, изо всех сил сжимают, ты задыхаешься, пытаешься спастись. Когда тебе почти пришёл конец, они начинают отпускать пальцы по одному, выдавая это за великое благодеяние, акт доброй воли.

— Они? — переспросила Миланэ.

«О ком она говорит? О дознавателях, местных стражах?», — недоумевала.

— Да, они, — подтвердила правдовидица. — Они ничего не знают о жизни. Им всё представляется большой игрой.

— Даже так, — пространно возгласила Миланэ, хотя не имела никакого понятия, о ком говорит эта Ашаи-Китрах.

— Хорошего дня, Ваалу-Миланэ, — просто попрощалась сестрина и без сомнений ушла.

— Да пребудет Ваал с высочайше безупречной. Красивого дня, — присела Миланэ к книксене.

Шаги стихли; снова взрыв здорового самцового хохота в далёком углу коридора.

Осталось великое чувство… разочарования, что ли. Досады.

Словно что-то должно было произойти, ты ждала этого, но… но не произошло.

А тут как тут выскочил старый знакомый, молчун-болтун, исполнитель воли Вестающих. Он тоже посмотрел по сторонам, явно пытаясь выяснить, ушла ли старшая сестра.

— Как надзорный? Очнулся? — не преминула поинтересоваться Миланэ, снова опершись о стенку и подложив ладони под поясницу.

Неожиданно, но он прислонился к стенке подле неё и сказал доверительным тоном:

— Очнулся. Зачем львица это сделала?

— Болтал много. И руки тянул куда не надо.

— Очень смешно. Если честно, это одно из самых странных дел в моей жизни.

«Что я здесь делаю? Надо уходить», — очнулась Миланэ. Надо идти и действовать, а не вздыхать. Надо спасать Амона. Но лев продолжил беседу: