Снова домой

– Да это я и сам понимаю. Знаю, что ...ничего такого не было. Я ведь совершенно не об этом спрашиваю.

Под пристальным взглядом брата Энджел почувствовал себя каким-то гадким насекомым. И самое отвратительное, Энджел понимал, что все эти переживания и мысли существуют лишь у него в голове: Фрэнсис не чувствовал возникшего напряжения, не мучился от возрождения былого соперничества между ними. Но как всегда, в присутствии Фрэнсиса Энджел раскрывался во всей красе: все самое отвратительное в нем вылезало наружу.

– А ты как, спишь с ней помаленьку? – поинтересовался Энджел, ненавидя себя за этот вопрос и одновременно чувствуя, что не может не задать его.

Фрэнсис молча посмотрел на брата. Он молчал долго, и каждая секунда казалась Энджелу вечностью.

– Я священник, – ответил он наконец.

Энджел ощутил сначала огромное облегчение. Затем прилив непонятной гордости. Он вспомнил, как они много раз сидели на ступеньках их трейлера, и Фрэнсис рассказывал о своей мечте сделаться священником.

– Ну что ж, похвально, похвально...

– Как бы то ни было, а все к лучшему. Когда я сделался священником, мать почувствовала, что одно это спишет ей все грехи.

Энджел неожиданно для самого себя улыбнулся. На мгновение ему почудилось, что вернулись старые времена, что они опять стали детьми.

– Ну, если уж она попала в рай, то – черт меня подери!.. Фрэнсис улыбнулся.

– Вот-вот...

– Слушай, а как чувствуешь себя, когда становишься священником, а?

– Отлично чувствуешь. Разве только временами бывает немножко одиноко.

Энджел повнимательнее посмотрел на брата и заметил в его голубых глазах грусть и легкую неудовлетворенность. Он понял – как нередко понимал многие, касавшиеся Фрэнсиса вещи, – понял, что Фрэнсис вновь говорит о Мадлен.

– Ты ведь любишь ее.

Фрэнсис прищурился, затем издал короткий смешок.

– Ты всегда умел читать мои мысли. Да, я люблю ее.

Больно было услышать этот ответ, спокойное подтверждение тому, что и после стольких лет было небезразлично Энджелу.

– И она тебя любит, – сказал он. – Непонятно только, куда ты смотришь и о чем думаешь?

– Она не католичка.

Энджел усмехнулся. Фрэнсис, разумеется, просто ушел от ответа. Раздражение все более овладевало им. «Вот что, – приказал он себе, – сейчас ты наконец заткнешься, и тогда тебе полегчает». Но его уже понесло.

– И чем же вы с ней занимались, когда я смылся? Небось утешал ее как мог?

Лицо Фрэнсиса внезапно сделалось жестким.

– После того как ты смылся, она осталась совершенно одна. Алекс вычеркнул ее из завещания и выбросил из дома. Ей нужен был хоть кто-нибудь рядом!

– И ты оказался тут как тут, – саркастически произнес Энджел.

– Оказался там, где должен был находиться ты! Энджел поморщился.

– Ладно, братец, туше.

Фрэнсис наклонился почти к самому лицу Энджела.

– А что же, скажи на милость, ей, по-твоему, нужно было делать?!

Энджел зажмурился. Он не желал испытывать стыд! Слишком много воды утекло с тех пор. К тому же у Мадлен все сложилось совсем неплохо.

– Она так верила тебе, Энджел, – спокойным голосом произнес Фрэнсис, отодвинувшись. – Мы оба очень в тебя верили.

Энджел почувствовал себя весьма неловко.

– Ну что ж, в жизни и не такое случается. Многие люди, в которых веришь, могут обмануть ожидания.

– Но люди стараются потом измениться, просят прощения, стараются как-то загладить свою вину.

– Только, ради Бога, давай обойдемся без нравоучений! Поздновато мне меняться, извиняться и пытаться загладить свою вину. Все хорошо в свое время. А я уж как-нибудь дотяну свой век таким, какой есть.

– Значит, ты не намерен более видеться с Мадлен?

– Она мой врач.

– Ты отлично понимаешь, что я не это имею в виду. Энджел вскинул голову.

– Слушай, Франко, мне уже все это осточертело. Ты не хотел бы, чтобы я спал с ней, – именно это ты сейчас и пытаешься сказать, но боишься сказать прямо и ходишь вокруг да около. Что, скажешь, я не угадал?!

– Я не хочу, чтобы Мадлен опять страдала. Она такая... хрупкая, легкоранимая.

Энджел вдруг припомнил, какой строгой и неприступной Мадлен выглядела у его кровати совсем недавно, когда выносила ему неутешительный приговор, – и рассмеялся.

– Ну конечно, хрупкая, прямо как китайская ваза.

– Нет же, Энджел, я совершенно серьезно! Ей потребовались многие годы, чтобы как-то оправиться после того, как ты ее бросил. Не разбивай ее сердце второй раз.

Энджел горестно улыбнулся.

– Не волнуйся так, старичок. Если у кого и разбитое сердце, так это у меня.

С печальным вздохом Фрэнсис поднялся со стула.

– Я собираюсь съездить в Орегон, пробуду там до конца месяца. Но мог бы и отменить поездку...

– Если я завтра подохну?! Не беспокойся, со мной будет все в порядке.

– Как только вернусь, непременно навещу тебя. Если, конечно, ты вновь не исчезнешь.

Энджел вздохнул. Неожиданная любовь к брату вытеснила из его груди раздражение. И опять – уже в который раз в жизни! – Энджел пожалел, что не сумел вовремя сдержаться и прикусить свой длинный злой язык.

– Я буду ждать здесь же, Франко.

– Вот и замечательно.

Энджел изобразил широкую улыбку.

– Извини, что накричал тут на тебя, братишка. И спасибо, что заглянул.