Снутти и Уснутти

– Да нет… оттуда… где родился.

Вздрагиваю. Вспоминается то, о чем предпочел бы не вспоминать.

– Говорю тебе… там это… страшное.

Страшное говорю шепотом. Ника все равно вздрагивает.

– Чего говоришь-то такое…

– Сама спросила.

– А ты почему живой остался?

– По кочану. Да по капусте. А ты хочешь, чтобы я помер там, да?

– Не-е…

– А не-е-е, так и радуйся.

Обнимает. Целует. Вот к чему привыкнуть не могу, так вот к этому, что девчонки здесь сами тебе на шею вешаются. У нас дома из кожи вон вылезти надо было, чтобы девушка на тебя посмотрела, если дома своего нет, считай, не жених. А тут…

– Нет, правда, а почему ты спасся? Ну честно-честно, никому не скажу!

– А чтобы с тобой встретиться. Вот Страшное пришло, а я ему сказал, как же ты меня заберешь, а я Нику не увижу?

– Ах ты!

Смеется.

Обнимает, целует, понимаю – целоваться не умеет, семнадцать лет, а туда же…

Надо спать.

И не спится.

Вспоминаю Нику, еще стараюсь считать, сколько надо проработать, чтобы домик прикупить маленький, зажатый между другими домами на маленькой улочке. Не думается, в голову лезет другое, то, что давно хочу выкинуть из головы.

А почему ты спасся?

По кочану.

Да по капусте.

– …сильнее закручивай. Еще сильнее…

Закручиваю. Сильнее.

– Да куда ты сильно так, сломаешь же!

Окончательно теряюсь. Мастер берет мои руки в свои руки, сжимает мои пальцы, закручивает гайку.

– Вот так. Чуешь?

– Ага.

– Молодец…

– Оглядываю ряды самолетов.

– А… можно вопрос?

– Нужно.

– А… самолетов-то на всех не хватит…

– Ясное дело, не хватит, ты как хотел.

– А… а что с теми будет… кто на самолеты не успеет?

– Что значит, не успеет, самолеты, брат, не для всех… женщинам, детям…

– А… а мы?

– Чего мы… сапожник без сапог, сам знаешь…

Холодеет спина.

Начинаю понимать.

Смотрю на север, откуда – я это знаю – где-то там далеко-далеко надвигается Страшное.

Страшное.

Просыпаюсь, чувствую – оно здесь, оно совсем рядом, оно уже подбирается к городу, где я родился и вырос. Понимаю, что сейчас нужно звонить в колокол, долго, громко звонить в колокол, будить город, чтобы рассаживались по самолетам, кто успе… а-аа-а, нет, не кто успеет, а по билетам, по билетам, сначала женщины и дети, а там уже кто останется…

Выбираюсь из крохотной спаленки, поднимаюсь на крышу, где ждут крылатые машины.

Рвет и мечет бешеный ветер, приближается к городу.

Забираюсь в кабину.

Завожу мотор.

Чувствую, как бешено колотится сердце.

Мир уходит куда-то вниз, вниз, вниз, поднимаюсь навстречу полуночи…

– …вай!

А?

Вставай, говорю!

Оторопело смотрю на Авдея, откуда здесь Авдей, вроде уже полгода как переехал из комнатенки, где ютился с Авдеем…

– А чего случилось?

– Чего-чего, дом-то ты купить хотел?

– Ну… так это поднакопить надо…

– Чего поднакопить, за десятку продают дом этот!

– К-какой дом?

– Какой-какой, губернаторов, какой…

– Э… как? Почему?

Подскакиваю на постели, смотрю на календарь, а-а-а, вот оно что…

– Первое апреля, никому не верю, так да?

– Тьфу ты, долбанный ты на хрен, говорю тебе, за десятку дом продают! Не веришь, сам беги, посмотри! Да живее беги, а то купит кто!

Бегу. Живее. Одеваюсь второпях. И понимаю, что розыгрыш, не может такое дело не быть розыгрышем, а ничего с собой поделать не могу. На бегу думаю, как бы отомстить Авдею, как бы пошутить над ним, чтобы тоже вот так же вот по городу с вытаращенными глазами бегал.

Бегу к дому. Не вижу напирающей толпы покупателей, не вижу хозяина у входа, ни-че-го.

Так я и думал.

Разыграли.

Тьфу.

Всё-таки вхожу в калитку, просачиваюсь с черного хода.

– Утро доброе.

Дворецкий кивает мне.

– Доброе.

– Я… э-э-э… говорят, за десятку дом продают.

– Верно, верно. Желаете купить?

Сердце сжимается.

– Желаю.

– Я бы вам не советовал.

– А что?

– Ну, сами посудите, зачем вам такой дом?

– А… а что?

– Молодой человек, я все понимаю, по молодости всё и сразу хочется… у меня сын вот такой же… весь в вас… только вы поймите, дом-то хороший выбирать надо… а не абы что… знаю я такого, нахватал домов, один другого хуже, теперь вообще не знает, чего с ними делать…

Вздрагиваю.

– Чем это он хуже?

– А-а-а, так вы не знаете еще?

– Похоже, что нет. А что такое?

– Что-что, крыло у него сломано.

– Только-то?

– Чего только-то, лекарь сказал, не починить. Не будет летать, понимаете?

– Понимаю. Но всё равно… беру.

– Эх, молодой человек… дело-то ваше, конечно… правильно говорят, молодежь учить, только время тратить… они только на своих ошибках учатся…

– Не, на хрена ты этот дом-то купил, ты мне скажи, а? тебе других домов мало, а? не-е-е, я знал бы, что дом-то никакой, в жизни бы не насоветовал…

Это Авдей. Киваю. Бормочу что-то, что спасибо, конечно, за совет, только жить мне, а не Авдею, и дом покупать тоже мне…

– Ну, хорошо… а нормальный дом когда покупать собираешься?

Оторопело смотрю на Нику. Похоже, рехнулась барышня, вот так, ни рожи ни кожи, а изволь к её ножам по десять домов сразу положить…

– А этот тебе чем не нравится?

– Чем-чем, крыло перебито, не видишь, что ли?

– И чего? Слушай, ну чего прицепилась к крылу-то, не крыши же нет?

– Слушай, ты серьезно чуднодурый, или притворяешься?

Здесь не говорят дурной, говорят – чуднодурый.

Хлопает дверью.

Уходит.