Сны Эйлиса (СИ)

Раджед остался подле зеркала, растерянный, озлобленный. Стекло не желало пропускать его, точно он потерял власть над порталом. Он проклинал Сумеречного Эльфа, который выхватил у него сладкий вкус победы.

Нармо с серьезной раной ретировался в свою башню. Они с Илэни снова затаились в крепостях, копя новые силы. На какое-то время повисла зыбкая пауза в нескончаемой войне. Но ничего не заканчивалось, все наполняло сгущавшееся тревогой ожидание.

В день побега Софии Раджед в замешательстве простоял у портала несколько часов. Сначала пробовал всевозможные заклинания, потом принялся отчаянно бить в стекло, пока вдоль него не прошла трещина. Однако она тут же заросла, не пропуская в мир Земли.

Лишь через несколько месяцев портал открылся снова, однако из всех возможных мест другой планеты не показывался единственный дом. И из всех возможных людей не находилась она… Его гостья, его беглянка, которая, как он запоздало понял, сама спасла ему жизнь во время последнего поединка с чародеем кровавой яшмы.

Его Софья-София.

«Я потерял тебя в тот день, когда понял, насколько люблю. Если это взаимное чувство, ты однажды вернешься! Я был прав: любовь — это великая боль. София! София! Где ты теперь? Как мне тебя найти?» — кричала кровоточащая душа. С нее, казалось, содрали давние струпья, что отправляли существование ядом безразличия и праздности.

Он искренне ждал ее возвращения. Но прошли сутки, другие… неделя. Месяц. И безумное трепетное ожидание начало постепенно превращаться в обиду, в режущие грани боли и противоречий.

Портал показывал сотни иных людей, капризных красоток, но с каждым днем янтарный льор все лучше сознавал, что другие перестали для него существовать с побегом Софии.

Комментарий к 12. Лабиринт осознания

Это конец первой части, но не конец истории.

========== Часть II. 13. Новый год ==========

В тот день он принял окончательное решение, план его мести оформлялся все более отчетливыми штрихами. Впрочем, времени на размышления более чем хватало. Нармо сидел в своей башне несколько месяцев. Раны на теле достаточно скоро срослись, однако магия, выхваченная янтарем, не желала восстанавливаться. А на лечение тела ушли значительные запасы яшмы. В течение этого времени он не подпускал к себе никого, как раненый волк-бирюк. Было больно и плохо — больше сказать нечего. Но никто не узнал об этом, кроме одного существа, присутствие которого чародей один чувствовал вне зависимости от желания этого могущественного создания, произволом которого не удалось захватить портал.

— Может, хватит, а, Сумеречный? — обернулся чародей кровавой яшмы на серую каменную колонну. От нее, подобный тропическим хамелеонам или морским каракатицам, отделился силуэт.

— Снова ты меня вычислил, — кратко выдохнул Эльф, все же поражаясь, что за особенный дар отметился в Нармо, раз он улавливал магию неудавшегося Стража Вселенной.

— К кому-то я являюсь незваным гостем, кто-то ко мне, — развел руками чародей, вставая с запыленной софы, побитой молью и просиженной тараканами. Все в его башне напоминало о бренности сущего и напрасности стремления к роскоши. Не замок страшного господина — одна большая свалка ненужных вещей, дырявых штор, свалявшихся ковров, треснутых напольных ваз — словом, всего, что свидетельствует о неминуемом угасании былого величия. Казалось, Нармо упивался идеей конца света или же просто воспринимал свой замок, словно неуютную квартирку сидящего на чемоданах мигранта, который только выжидает открытия границы в далекие дали. Как будто они так уж ждут. Сумеречный-то твердо уверился, что чужестранцев не принимают радушно ни в одном из миров.

— Оригинальный способ заменить приветствие, — сухо бросил Страж, пока Нармо набрасывал неизменный плащ, хотя до того зябко кутался в прозаичный видавший виды бежевый плед. Иссякающая магия не согревала ни его тело, ни башню, в которой установился такой могильный хлад, что даже тараканы впадали в спячку.

— Но не здоровья же тебе желать, — скривился Нармо, протянув с нараставшей насмешкой: — Сплошной подлог и профанация. Так зачем ко мне пришел? Раджед в свою башню не пускает больше? Поссорились? Ай-ай! И ты надеешься, что «добрый Нармо» вас помирит?

— Мог бы не глумиться, — отвернулся Эльф, укоря себя за душевную слабость. Признаться, слишком остро он каждый раз реагировал на все нападки, касавшиеся его странной дружбы с янтарным льором. Но уж кому, как не Нармо, знать, в чем истинная причина, что так терзало Сумеречного. И общие страшные тайны связывали их всех, уцелевших в каменном мире.

— А мог бы и глумиться, не все же тебе одному, — напомнил о вечной природе шута Нармо. — К тому же последнее время приходилось слишком часто терпеть твое назойливое общество. Вот как сейчас.

Но тут он зашелся кашлем, тихо выругался, замечая кровь на поднесенной к бледным губам ладони. Раны давали о себе знать, и только Сумеречный в полной мере чувствовал и сладость от ликования победителей, и боль от страданий побежденных. Часто из мучений произрастала еще более яростная ненависть, как случалось ныне с чародеем кровавой яшмы.