Сны Эйлиса (СИ)

— Я никогда не считал этот мир своим, — после некоторого молчания заключил Нармо, вздрогнув. — Он не дал мне ничего, кроме умения ненавидеть. Но ненависть — это скучно, поэтому я научился смотреть на вещи с разных сторон, вертеть их, как вздумается, выворачивать смыслы. Надо было чем-то заполнить пустоту, — он дотронулся до груди. — Да, вот здесь, где сейчас все разодрано и покрыто свежими рубцами. Здесь у нормальных обитает душа. Мы все великие теоретики душ. А если там черное ничто — тоже неплохо, меньше хлопот таким, как я.

— Если ты ощущаешь ее отсутствие, значит, уже не так плох, — выдохнул Сумеречный с нескрываемым участием. Казалось, он сам цеплялся за соломинку, утопая в океане непредсказуемости. Но Нармо только издевательски рассмеялся, хотя давился своим весельем:

— Да ты иди — по известному адресу — не пытайся как-то разговорить меня. Тебе просто скучно, нестерпимо скучно, потому что Раджед на тебя смертельно обижен теперь, и давно пора. Жаль, что я не успел рассказать ему правду. Ничего, узнает перед гибелью, перед тем, как я снесу ему голову. Это будет мое величайшее представление.

С этими словами Нармо схватил картину с мольберта и стремительно зашвырнул ее в огонь. Пламя с наслаждением затрещало, впитывая агонию изображенных цветов. Льор с застывшим упоением глядел на это действо, точно совершался какой-то ритуал. Самоуничтожения.

— Зачем? — только протянул Сумеречный, не забывая держать дистанцию: — Хоть довольно посредственно, но симпатично.

— Лишнее. Все лишнее в этом склепе, — выдохнул Нармо. — Не хочу тащить хлам в новый мир.

— Поэтому и одежду такую носишь? — кивнул на весь небрежный наряд Сумеречный, хотя сам едва ли отличался, когда снимал доспех из драконьей кожи и оставался в длинной льняной рубахе да таких же штанах неопределенно цвета и покроя.

— Отчасти.

— Король-то ты король, а на вид…

— А что на вид? Тараканы не устраивают? Так мы друг другу не мешаем, — все больше веселился Нармо, словно вместе с картиной сжег свое ранение, воспоминание о нем.

— Да, вот именно — а на вид тебе только мятого «бычка» не хватает, — ухмыльнулся Сумеречный.

— Кстати, я бы закурил, — вспомнил о своей давней дурной привычке Нармо. — Пожалуй, да, «бычка» определенно не хватает.

Льоры не отказывали себе во вредных привычках, отдавая предпочтение кальяну и сигарам из местных растений. Вкус их несколько отличался от земных, но по вредоносным свойствам они сравнивались с табаком.

— Поберег бы себя. Долгоживущие вы, конечно, но сейчас-то, — все еще проявлял непонятное для самого себя участие Сумеречный Эльф, словно наличие врага, который добровольно принимал эту роль, приносило разворачивающейся мистической истории особый смысл.

— Какая забота! Просто бездна сострадания и сердобольности, — Нармо отвратительно осклабился, отвечая на проявление доброты черной неблагодарностью издевки, как ударом кинжала в спину: — Только, бессмертный наш, почему во всех мирах люди гибнут, ты видишь проклятые линии мира вместе с рычагами, а ничего не делаешь? Почему кто-то осыпан всеми благами, а кто-то гниет в яме? Ответишь мне? А? Почему у кого-то есть «тонкая-ранимая» душа, а кому-то по статусу, с рождения, наверное, не положено? Что там у вас Стражей? Учили отвечать на такие вопросы глупых людишек?

Он зашелся в кашле, впервые так повышая голос, точно выплеснулась вся его обида. И Сумеречный молчал, хотя сердце его и правда разрывалось, каждую секунду, каждый миг. Лишь на бледном лице невольно застыла маска скорби, а что крылось под ней — он и сам не ведал, может, свет милосердия, может, тьма холодного цинизма, может, сумрак печати вечного бездействия.

Жалости к Нармо не проявилось, хотя в тот миг он все-таки невольно обвинял Стража в своей неправильной изломанной судьбе. Наверное, обвинял… А потом Нармо вдруг хрипло рассмеялся, небрежно отбрасывая со лба непослушные сальные пряди цвета воронова крыла:

— П-х-х-х! А ты повелся! Да-да, повелся на мое небольшое представление. Какая драма! Неплохо, не правда ли?

— Переигрываешь. — Сумеречный раздраженно сжал кулаки, пальцы невольно потянулись за спину к ножнам и рукояти меча. Так происходило всегда, когда его кто-то сильно злил. Но Эльф сцепил руки в смиренный замок. Меч и покаяние — свет и тьма.

— Зависит от жанра. Я избрал своим гротеск, — продолжал свое шоу Нармо, опасно приближаясь к Сумеречному, чтобы прошипеть: — Мы оба! Оба… рассказчики этой истории, — но он заходился в смехе. — Только я на роли злодея в этот раз. Кто знает, может, в следующий повезет. Пока мой главный бенефис — это убийство Раджеда. Такова уж роль, я сам написал сценарий.

— И как же ты намерен это осуществить, если я против? — все-таки выхватил меч Сумеречный, ощутив, как тьма отступила, забилась в дальний угол сознания. Еще не время, хотя для нее никогда не выдавалось верной минуты.

— Придумаю. Например… — Нармо повел рукой, ухмыляясь: — Доведу тебя до состояния тьмы. Ты ведь непредсказуем и беспомощен. Можешь разнести по ошибке полмира, а потом сокрушать себя, доводя… до психушки и бессилия.