Сны Эйлиса (СИ)

Стандартные приемы раз за разом не действовали, Раджед точно сбросил пыль прошедших лет, покрывавшую его пологом невыносимой скуки. София оказывалась во всем другая. Ей нравилось спорить о морали и этике, она отвечала не на комплименты, а на сложные провокационные вопросы, приводила цитаты философов из своего мира. Казалось, такие разговоры интересовали их обоих, но стоило лишь напомнить, что он бы хотел с ней встретиться и сделать ее королевой, как девушка в панике бросала карандаш, переставала отвечать.

Выходило, что и спорила она не для того, чтобы произвести впечатление, а потому что нашла умного собеседника. Все как не у других женщин, совсем все. Они и знания получали порой, чтобы показать себя выгодно с разных сторон. София отличалась.

Что-то дрогнуло в сердце льора, но он не распознал, не совладал со своей нетерпеливостью, вломился в ее мир, похитил маленькую девочку. Наверное, решил, что сработает его хитрый план, как будто запамятовал, что София во всем иная. А потом разозлился на ее непреклонность, забыв, что она совсем другая, непохожая на остальных, податливых и унылых. Но его вгоняло в исступление сознание, что оболочку он заполучил, заманил в свой мир, а к душе и сердцу по-прежнему и близко не подобрался. Он что-то упустил, что-то, что знал и сам когда-то. Ответ бродил на грани разума и подсознания.

Теперь Раджед понимал, что она такая одна, невероятная и неповторимая, сознавал, что уже никакая женщина не затмит ее, не заставит забыть. Особенно после всего произошедшего, после всех ран, полученных во имя ее освобождения. Льор предельно переживал о том, что теперь с ней, как ее спасать, корил себя за временное бессилие, тратя драгоценные самоцветы исцеления, чтобы наутро вновь броситься на поиски. Сердце отсчитывало торопливые удары: «София, я не прощу себя, если с тобой что-то случится. Как же я был слеп, как слеп, если думал, что ты одна из них, глупых марионеток. Ты другая. Пожалуйста, вернись ко мне, София».

***

Растворенная яшма окрашивала воду в приятный алый цвет. Родной талисман чародея действовал как лучшее лекарство против всех ран, полученных во время поединка. Да еще чужие беззаконно присвоенные самоцветы не желали до конца подчиняться: часто после их использования на коже обнаруживались небольшие язвы или порезы. Мелочь, но достаточно неприятная. Впрочем, Нармо грела мысль, что все это временно.

Самоцветы рано или поздно подчинились бы, он бы придумал, как укротить их силу и сопротивление собственного тела. Или — куда более приятный вариант — он бы уже правил Землей с мощью своего истинного талисмана.

«Самоцветы, сила, бойня среди льоров. И для чего все это? Ради власти? Эйлис умирает. А мы сдохнем не сразу, сначала иссякнет магия башен. И нам останется только побираться в поисках куска хлеба, дрожать над каждой каплей волшебства. Вся эта роскошь — показная мишура на фоне катастрофы. Расписными плафонами сыт не будешь. Проще окаменеть. Настанут такие времена, когда мы взмолимся о „чуме окаменения“, лишь бы не созерцать последние дни Эйлиса. Нет! Лучше править Землей. А это мертвый мир… Править… — задумался чародей, погружаясь по плечи в воду, плескавшуюся в небольшом мраморном бассейне. — Звучит ужасно скучно. Но, иссякни моя яшма, не уступать же власть Илэни? Впрочем, Раджед что-то знает. Я не верю в его благородство, не стал бы он торчать в Эйлисе, наверняка сбежал бы за длинноногой цыпочкой для начала. Хотя бы так, на пару лет. А он сюда всех тащит, как будто там ему не рады. Он что-то знает. Но и я что-то знаю. Один проклятый Эльф знает все. Эй, Сумеречный, снова подслушиваешь?»

В ответ неудавшийся Страж никак не проявился, Нармо только сощурился, рассматривая блики, что плясали на потолке от мелких волн. В целом, мага не волновало, кто слышит его мысли. Он давно уяснил, что Сумеречный не рассказывает ничего, что не должен, зато ведает все о каждом.

«Ему же хуже. С таким всезнанием только с катушек съезжать», — рассудил чародей, ныряя целиком в мутную глубину, напоминавшую кровь. Точно вампир, но он не слишком наслаждался видом чужих страданий, скорее оставался равнодушен к ним. Жизнь научила, вернее, соседство с психопатом-отцом. От воспоминаний по спине прошел неприятный холодок.

Глаза непроизвольно нервно расширились, потому что вместо воды Нармо увидел необъятную арену, почти целиком залитую кровью людей, ячеда. Убивал их не Геолит-старший. О нет! Он обычно степенно наблюдал с возвышения трибуны, потягивая багряное вино. Лишь когда очередной глупый человек приносил свою жизнь в жертву фортуне, чародей упоенно смеялся. Один раз он от азартного волнения слишком сильно сжал стакан, тот лопнул в мощной руке, осколки впились в ладонь. Но Геолирт даже не обратил внимания, всецело поглощенный созерцанием бойни.