Сны из пластилина

В ходе судебного заседания казалось, что всем был уже ясен исход дела. Ему грозило от двух до пяти лет лишения свободы, с выплатой потерпевшей денежной компенсации. Его адвокат давила на смягчающие вину обстоятельства, пытаясь выбить мягкий приговор; похоже и она понимала, что это максимум, что можно сделать для него. Дело подходило к концу; лишь заключительная, формальная часть заседания и удаление судьи в совещательную комнату отделяли всех от оглашения приговора, – все это было перенесено на утро следующего дня.

По завершении заседания этого дня, госпожа Гульден была щедра на похвалы в адрес Айгуль, добавив, что какой бы ни был исход дела, она должна гордиться проделанной работой, и что, продолжай она в том же духе, свидание с карьерой не за горами.

Айгуль была вне себя от радости. Прибежав домой, расцеловала Абая, – своего парня, с которым жила вместе, и была весь вечер в приподнятом настроении. В ту ночь их занятие любовью было особенным, постель была раскалена до предела. Наутро он даже пожелал, чтобы она каждый день выигрывала дела, чем вызвал сияющую улыбку подруги, обронившую, что дело еще не выиграно (больше, чтобы не сглазить). Этот день должен был официально ознаменовать ее успех, так думалось ей.

Придя в суд намного раньше назначенного времени, она застала непонятное копошение в холле суда. Уже на входе в зал судебного заседания ее чуть не сшибло резко открытой дверью, откуда пулей вылетела секретарь заседания, не извинившись и даже не поздоровавшись с ней. Туда-сюда сновали работники суда, приставы. Вошла адвокат подсудимого, которую тут же вывела из зала судебный секретарь, «на пару слов». Что-то екнуло внутри у Айгуль и недоброе предчувствие галопом пронеслось в груди. Тревога читалась в глазах всех присутствующих в зале, вопросительно переглядывавшихся друг с другом, ища ответа. Вошла госпожа Гульден, но не с общего входа, а со служебного входа судьи (плохой знак). Выглядела она подавленной, но собранной. Подойдя к Айгуль, она прошептала, что заседания не будет и что она может взять сегодня выходной и идти домой. На вопросительный взгляд ничего не понимающей Айгуль, добавила, что судить уже некого. Эта новость в миг разлетелась по залу со всех сторон. Пара журналистов сновали туда-сюда, послышались плач и причитания родственников подсудимого, все завертелось, зашумело, вдруг послышался плач ребенка: робкий, жалобный, точно поскуливание побитого щенка. Но Айгуль всего этого не слышала, она стояла пораженная, оглушенная, как в трансе, в полной тишине. Взгляд остановился на ребенке, содрогавшемся в объятиях матери. Не сразу заметила, что госпожа Гульден трясла ее за руку, очнувшись, услышала наказ: «Иди домой, Айгуль… слышишь? Иди домой». Кивнула в ответ. Потом вдруг дернулась к удалявшейся женщине и, схватив ту за рукав, шепотом, заговорщицки, словно боясь, что кто-то услышит, пролепетала: «Он не виновен. Он ведь не виновен…» Госпожа Гульден напряглась и пристально, почти исподлобья, посмотрела на подопечную, силясь понять, что именно та имеет в виду. И по растерянному виду Айгуль ей все вдруг стало ясно. Смягчившись, с сочувствием прошептала: «Да, Айгуль, он не был признан виновным, не был», тут же поймав себя на мысли о нелепости сказанного. Какая разница – был или не был? Этого в принципе не должно было случиться.

Подсудимого утром нашли мертвым в следственном изоляторе и, как выражаются следователи, без признаков насильственной смерти. Было похоже, что он покончил жизнь самоубийством, вскрыв себе вены. Никаких записок не оставил. Вместе с тем, официально заявить об этой версии мешало одно обстоятельство: с ним в камере был один человек. Поэтому, как и полагается, началось следствие для определения его причастности к смерти: допросы, судебно-медицинские экспертизы и прочие действия.

Тот человек проходил по делу о вооруженном грабеже, по которому Айгуль подменяла помощника другого обвинителя, вышедшего в отпуск по уходу за ребенком. Она знала обвиняемого по материалам дела, звали его Кызбосын Мадина, ранее уже сидевший, усугубивший свое положение тем, что оказывал сопротивление не только при задержании, но и во время пребывания в изоляторе, постоянно и агрессивно припираясь с охранниками. Ей было также известно, что одному из охранников, Ернару Даяна, он даже сломал нос. Поэтому и охранники с ним особо не церемонились.