Собачья старость

– Натоптали-то, натоптали. Ни печати на дверях, ни хотя бы замок не удосужились повесить. Милости просим злодеев – улики уничтожать… Оп-па! – бабТася залезла в печной отдушник, развернула цветную тряпку. – Вон она, Анютина пенсия – целёхонька. Шесть тыщ триста рублей.

– Это значит что? – провозгласила бабТася, подымая палец к чисто выбеленному потолку. – Это значит: Анютин племяш зря в СИЗО сидит. Он ведь знал все Анютины запасники, как свои пять пальцев. Нюх у него на них прям собачий. Он бы первым делом выгреб заначку и нажрался. Эй, шерлоки холмсы недоделанные! – это бабТася обратилась к виртуальному следствию.

– Значит, всё-таки участок? – вздохнула Лена. – Из-за куска земли убивать человека…

БабТася что-то тяжко обдумывала.

– Насчёт участка – это, Ленуха, ложный след. Участок-то племяшу в любом случае достаётся, как единственному наследнику. Им проще было сразу племяша убрать. А уж потом бабушку Анюту: она ж доверчивей ребёнка. Документ подсунуть на подпись. Избу спалить – а Анюту в дом престарелых. Или просто её смертыньки дождаться – недолго осталось. А если этого не произошло, значит…

– Значит, племянник решил ускорить события и после смерти тётки завладеть участком, продать и пропить! – подхватила Лена.

На дворе просигналил Валера: быстрей, девочки. Шеф через полчаса велел быть у парадного, как штык.

…К бабушке Анюте не пускали. Но с чёрного хода их провела санитарка, бабТасина подружка. Больная, не узнавая, повела «анютиными глазками» и несколько раз жалобно прошелестела слово «бутылка».

– Видать, её, бедную, бутылкой крепко по голове шваркнули, – подтвердила санитарка. – Либо племянник на бутылку требовал.

– Помнишь ли Анютин зелёный штоф? – это с утра пораньше названивала бабТася.

Помнила ли Лена знаменитый штоф в гостях у бабушки Анюты? Тогда хозяйка откинула чистую салфеточку, достала с полки старинную, зелёного толстого стекла, посудину. Досталась ей от бабушки, а той – от своей бабушки.

Тяжёлый, на полтора литра штоф был сделан – нет, лучше сказать: выполнен – в форме параллелепипеда, гранённого ромбами. В каждом ромбе лепились букетики из колокольчика, розочки и ромашки, цветного стекла. Местами стекло облупилось – а где сохранилось, сквозь муть пробивалось, горело пронзительными синими, жёлтыми, красными огоньками.

– Значит, видела штоф, – таинственно подытожила бабТася и положила трубку. Вот интриганка!

Через час снова звонок.

– Видела ли штоф в последний раз в Анютиной избе?

Хм… Откуда Лена помнит. Хотя… Нет. Нет! Не было штофа на полке, не бы-ло! Иначе она бы не преминула взять его в руки, ещё раз полюбоваться стариной.

– Значит, старый глаз меня не подвёл, – бабТася удовлетворённо положила трубку.

Когда звонок раздался в третий раз, Лена готова был убить на фиг доморощенную мисс Марпл. Но бабТася мирно позвала её в баню – «там все наши будут».

После бани Лена учила старушек, как ухаживать за собой. Они попискивали от жары, валялись, как куклы, по лежанкам и скамьям. Лена ходила между ними, накладывала на морщинистые личики – сметанные и ягодные маски, на подслеповатые глаза – вываренные чайные пакетики, нарезанный огурец.

БабТасю будто подбросило, сорвала с глаз огуречные кругляшки:

– Тьфу, ровно медными пятаками глаза покойнику закрыла! Давайте вы тут, подруги, прохлаждайтесь, а мы с Ленухой больную навестим. Что-то сердце не на месте.

По дороге она, запыхаясь, объясняла: старушечья разведка донесла, что Анютиного племянника, за недостаточностью улик, сегодня выпускают из тюрьмы.

– И он попытается убрать бабушку Анюту, как единственного свидетеля! – ахнула Лена.

В больницу проникли через знакомый чёрный ход. В коридорах было полутемно, пост медсестры пустовал. Бабушка Анюта зашевелилась, снова зашелестела что-то про свою бутылку.

– Живая, слава богу!

БабТася в который раз набирала 02, сердито ворча под нос: «За смертью ваш наряд посылать». За дверью послышались шаги – они едва успели юркнуть за ширму.

У Лены выскакивало сердце, не покидало ощущение нереальности. Казалось, это снимается фильм, и по углам таятся с камерами операторы и режиссёры.

Белая в темноте дверь приоткрылась, впуская мужскую фигуру. Скрипя ботинками, фигура приблизилась к больной, что-то вынула из кармана, склонилась… БабТася щёлкала выключателем, одновременно энергично давя кнопку вызова (позже выяснилась, сто лет уже не работавшего). По полу покатился выроненный шприц (позже выяснилось: с веществом, поднимающим давление).

– Валера?!!

Судя по выражению бойфрендовского лица, он, не раздумывая ни секунды, сделал бы с Леной то, после чего в триллерах стены и потолок бывают обильно забрызганы кровавыми ошмётками. Но уже в больничном сквере – тоже как в триллере – красиво мелькали красно-синие полицейские маячки и звучно завывала сирена…

– Вот ты музеем заведовала. Другая бы мёртвой хваткой в Анютин штоф вцепилась: отдай! А ты повертела и вернула Анюте – это как? – допытывалась бабТася.