Собачья старость

А вот так. Ей ли, Лене, не знать, что самые ценные и дорогие музейные экспонаты директор стаскивал в свой загородный дом – хвастаться перед гостями. Потому Лене после пенсии дня не дали поработать – слишком много знала.

– Вот директор и про Анютин штоф прознал. Самолично наведывался, сулил деньги. Сначала десять тысяч, потом тридцать. Дескать, штоф станет жемчужиной в музейной коллекции.

Анюта тихая, тихая – а тут упёрлась. Кабы, говорит, для музея – сама бы отнесла. А тебе – не отдам.

«Ну, бабушка, мирные аргументы исчерпаны. Жаль, жаль», – сокрушённо развёл руками директор. Выкрасть штоф охотно вызвался Валера – за те самые тридцать тысяч. Дождался, когда строптивая бабка ушла по делам – да не задалось: хозяйка что-то забыла, вернулась в избу. Пришлось её немножко оглушить. После пытался замести следы, поджечь избу – не занялась.

Как бабТася вышла на след исчезнувшего штофа? Очень просто: сдружилась с пожилой директорской домработницей. Та и проболтайся, что у того в домашней коллекции завёлся старинный зелёный штоф. Тяжёлый, зараза: чуть не уронила, когда метёлкой пыль обмахивала.

– И как это, бабТася, вам всё удаётся? – грустно спрашивала Лена.

– Как-как, забыла? Ведь у нас – бабкократия! Бабкиархат! Не дрейфь, ты теперь тоже нашенская: в обиду не дадим.

ДЯДЯ ПЕТЯ, ПО ПРОФЕССИИ – СБОРЩИК

«Пьяницы, они хорошие люди!.. Нет, не здря, не здря Лев Николаевич Толстой, говорят, тоже любили пьяниц».

Виль Липатов. «Серая мышь».

Среди ночи меня будит негромкое деликатное позвякивание бутылок под окном, у мусорки. Всё верно: сегодня на шестом этаже гуляет свадьба. Возле контейнеров выстроились батареи пустых бутылок, ещё сохраняющих дразнящий запах. Это не какие-нибудь цветные фигурные флаконы из-под презренной импортной шняги, а самая добротная посуда: беленькая, прозрачная, с лебедиными, без единой трещинки и зазубринки, шейками, с солидными этикетками местных ликёро-водочного и пивоваренного заводов.

Человеческая тень, повозившись у контейнера, бесшумно исчезает за углом.

Я долго копила стеклотару. И вот приманка готова, должно сработать.

…Будничное утро, огромный двор словно вымирает. Дворничихи убрались начерно на своих участках и разошлись по подсобкам пить чай. В такое время на бутылочный промысел выходят, когда либо совсем уж невмоготу, либо по инерции, из унылого чувства долга – ведь выходят же в стране на работу ежедневно сотни тысяч людей, получающих не зарплату, а слёзы.

– Послушайте, эй! – несмело окликаю я сутулого узкоплечего человека, который подошёл к контейнеру. Он скользнул профессиональным скользящим взглядом: пусто! – и собирается отойти. На человеке узенькая, почти детская курточка, вязаная шапка «петушок», синие спортивные брюки, тщательно заправленные в резиновые сапоги с отвёрнутыми голенищами. В руке – тонкая деревянная палка, белая, свежесрезанная. Я свесилась с перил своей лоджии на первом этаже и призывно потряхиваю пакетами с посудой.

– Спускаться к мусорке неохота, что ли? – не привыкший к таким подаркам судьбы, он недоверчиво подходит, не сразу разворачивает грязный матерчатый рюкзак громадных размеров. – Давай переложу. Осторожно.

– Берите вместе с пакетами… Тут пять бутылок из-под вина, тоже производства нашей ликёрки – ничего? – вроде даже оправдываюсь.

– Ничего, – разрешает он. И нравоучительно замечает: – А «эй», между прочим, зовут лошадей.

Он сразу стал уверенней, едва последняя бутылка перекочевала в его рюкзак, и не собирается задерживаться. Мой план на грани провала.

– Вы не могли бы уделить мне минутку? Я стажируюсь в газете, пишу… Это будет моя первая статья!

– Про бомжей что ли? Так я не бомж, однозначно. Не, некогда.

Мой сырой материал, моё несостоявшееся интервью, мой эксклюзив уходит… Вот сейчас свернет за угол. Но неожиданно меняет гнев на милость.

– Здесь и будем говорить, через лоджию? Ты только это… Бутылки, как накопятся, мне отдавай. Ладно? Муж-то выпивает?

Я торопливо одеваюсь, выхожу, и мы направляемся к спортивному бревну на цепях, это в центре двора.

– Слушай, это… Сотенку. Я сразу верну. Бутылки сдам и верну. (Итак, моё интервью оценено в три десятка пустых бутылок и сто рублей. Недорого!) Я ведь вас знаю, вы недавно здесь живёте, в Сашкиной-то квартире. Ох, и здорово вы его надули!

– Мы?!

– Вы ведь на пятом участке жили? Считай, деревню на город поменяли, однозначно. Доплату хоть хорошую дали? Ого! Всё одно: денег ему шиш досталось – всё брательник отобрал. И всё равно он там не живёт, у отца с матерью кантуется.

– Почему не живёт?

– Да ведь у него все друзья тут, а пёхом с пятого участка не попрёшь. Если вдвоём с подругой на автобусе туда и обратно, на круг – 56 рэ: полпузыря, однозначно. Вот и считай. Жалко его… Он, Сашок, душа-человек.