Собачий рай

Потом сзади остро кольнуло, бешено закрутились перед глазами предметы и, вспыхнув, как самые яркие лучи полуденного солнца над гладью мокрого великана, померкли, поглощенные тьмой.

41

– Если мы бросим его здесь, он не сможет найти свою Лапушку!

– В городе он ее точно не найдет, – смотреть на крупные слезы, катившиеся по лицу мальчика, тянувшего ее за руку в кусты барбариса, было выше ее сил. – Давай-ка, садись в машину, а то опоздаем к маме.

– Ну и что? Мама подождет! Мы уедем, и он умрет здесь от голода.

– Мама подождет, а самолет ждать не будет.

– Позвони и скажи, что там бомба. Тогда самолет задержат!

– Перестань, пожалуйста. Садись в машину.

– Нет! Мы уедем, его поймают безумцы, уколют «вечным сном», и тогда он точно не найдет свою Лапушку!

– Я дам объявление в специальных группах в соцсетях. Так она скорее найдется, – сочиняла на ходу Варвара Сергеевна.

– Нет! – упираясь ладошками в дверцу машины, кричал Жора, не отрывая взгляда от кустов барбариса, где, похожий на глиняное изваяние, сидел и с грустью глядел на них Лаврентий. – Он совсем перестанет верить… безумцам… людям! – заходился в плаче ребенок, и Варвара Сергеевна понимала, что на сей раз в его слезах не было ни капли притворства.

Знакомый Варваре Сергеевне водитель, уже не раз привозивший доктора на дачу, вышел из машины.

– Малыш, пора ехать. Мне еще нужно успеть вернуться в город, – сочувственно глядел он на растерянную Варвару Сергеевну. – У меня работа. Начальство заругает.

Сдавшись под напором взрослых, обмякший, с потемневшими глазами, Жора плюхнулся на заднее сиденье.

Когда машина наконец тронулась, он, растянувшись на сиденье и уткнувшись в потертую кожу подлокотника, продолжал тихо всхлипывать.

Варвара Сергеевна попросила остановить машину у дома Ласкиных.

– Слышишь меня? – тронула она мальчика за плечо. – Я договорюсь с тетей Ларисой, она присмотрит за нашим другом.

Жора привстал и, отерев ладошками мокрые глаза, долго глядел на нее, словно не понимая.

В глазах ребенка можно увидеть бесконечность.

Она поняла это, когда внучке Лине было месяца три и взгляд ее, обращенный на близких, становился все более осмысленным.

А было ли у нее такое ощущение, когда она растила собственную дочь, Варвара Сергеевна не помнила: память имеет свойство работать выборочно – забытое, не важное вчера, становится вдруг самым важным сегодня, а суперважное когда-то незаметно теряется в суетном.

Варвара Сергеевна поправила стоявший на сиденье рюкзачок.

– Ты все вещи проверил? Зубную щетку, расческу… Главное – ежедневник свой не забыл?

Документы и нетронутый конверт с деньгами лежали в ее сумке – их она намеревалась отдать Регине сама.

– Мы едем в аэропорт. Мама твоя сказала, полетите сразу в Сочи. Представь, ты увидишь море!

– Угу…

– Доро́гой, так уж и быть, – улыбнулась Варвара Сергеевна, – я расскажу тебе, чем закончились приключения Лаврентия в первом сезоне. Твоя мама вчера позвонила так внезапно, что мне придется немного подсократить нашу сказку. Идет?

– Угу… Подсократить – это использовать меньше красок?

– Скорее – оставить основные.

После того как Самоварова, коротко забежав к Ласкиным, вернулась в машину, Жора разрыдался с новой силой.

Варвара Сергеевна поняла, что на сей раз это связано с Наташей.

– Наши друзья переберутся к осени в город. Наташа планирует преподавать малышам на дому, а тебя будет с нетерпением ждать, как самого первого и самого любимого ученика.

– Она мне это сказала, – по его заметно подрумянившимся на солнышке пухлым щечкам катились слезы, озаряя лицо какой-то недетской, познавшей боль расставания, печалью. – Но мама всегда занята… Ты будешь водить меня на занятия?

Варвара Сергеевна сглотнула.

– Если мама не сможет, буду.

– А Сочи у моря, да? Там, где жили Лапушка и Лаврентий? – оживился Жора.

42

Женщину он прозвал про себя чудачкой.

Она приходила в странный дом, где он жил, как и его соседи, в вольере – так называли его комнатенку те, кто по нескольку раз в день открывал и закрывал ее.

Его кормили сухариками со вкусом мяса – похожая на мальчика девушка в голубых брюках и голубой рубашке два раза в день насыпала хрустящие звездочки из мерного стаканчика в железную миску. Еще она меняла воду в другой миске и небольно колола в зад какое-то лекарство, от которого хотелось спать.

Как попал в этот странный, с обилием незнакомых, резких запахов дом, он забыл.

Чудачка – он слышал, что так ее называла, беззлобно посмеиваясь, девушка в голубом в разговоре с сердитым, тоже всегда в голубом наряде парнем, – появилась неожиданно.

От нее пахло цветами и еще чем-то, отдаленно похожим на костер.

Она, в отличие от тех, кто находился здесь постоянно, необычайно много, сначала стоя в дверях, а потом уже сидя подле него на корточках, говорила.

Почти все ему было непонятно – дело было не в значении слов, большинство из них он откуда-то знал, а вот смысл многих, как ни держал он уши кверху, ускользал от него, как луч солнца, падающий на пол через окно.

– Вот, – чудачка вошла, что-то с трудом удерживая в обеих руках. – Купила тебе диван.