Собачий рай

Она прошла в угол и, нагнувшись, положила на каменные плиты пола мягкую высокую подстилку.

– Твое новое место.

Она попыталась вытащить из-под него пеленку.

В ответ на его вялый рык не сдалась:

– Вставай-ка, это лучше, чем лежать на холодном полу. Яйца простудишь – детей не будет.

Не зная, как реагировать, он повернулся задом, а чудачка присела рядом и принялась гладить его по спине.

– Знаешь, – словно запела она, – оба моих родителя – мама и папа – родились в один год, в год Собаки. Так случилось, что они рано умерли… В детстве я невероятно, просто невероятно мечтала о четвероногом друге, но родители целыми днями работали, с собакой некому было бы гулять. Каждый праздник я ждала, что мне подарят живого друга, а они дарили пластмассовых кукол и плюшевые игрушки. Я обижалась на родителей. Теперь-то уже понимаю, что была тогда совсем маленькой. Если ты встанешь на задние лапы – я была намного меньше тебя, и они не могли мне доверить прогулки, боялись, что собака побежит за вороной, сорвется с поводка и попадет под машину, а я побегу следом и пропаду вместе с ней. Вообще, – вскинула она свои черные брови, – ты чем-то напоминаешь мне Вадима из Сестрорецка, он тоже был рыжий, поджарый и себе на уме. Жаль, мы не смогли с ним правильно расстаться… А Дима Лялин из универа такой же был раскосенький и черноглазый. Исчез, как в воду канул. Искала его, хотела сказать, ну так… между делом, что была не во всем права… Или вот Машу взять Панкратову из бюро переводов, уж двадцать лет прошло, а на что она обиделась, одному Богу известно… Ты даже не представляешь, сколько сложностей люди создают себе сами! «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я…» [17]

 – с задором пропела чудачка и вдруг, приблизив к его морде пахнувшее цветами лицо, осмелев, поцеловала его между глаз. – Смешные мы, люди, одно слово – безумцы! – Ее смех был похож на россыпь звездочек из большого пакета, только разноцветных и со вкусом чего-то, что ему еще тут не давали.

Когда она ушла, он нерешительно подошел к дивану.

Обнюхав его, прилег, да так и проспал до утра – диван был мягким и теплым, как руки чудачки.

На следующий день она принесла ошейник и поводок.

– Пора выходить в свет.

Вспомнив про ворон и машины, он попятился в угол.

– Не дрейфь. Я стала большой и сильной. Не поверишь – но я уже бабка.

Ему вспомнился какой-то покосившийся голубой домик с окошками в белых резных кружевах, ручей, запах трав и рыжий, мелькнувший в цветущих кустах хвост того, кто мешал ему спокойно слушать грустную и веселую музыку, с утра льющуюся из открытого окна.

«Бабка» – это вроде было не опасно.

Он позволил нацепить на себя ошейник.

Когда чудачка, пристегнув поводок, потянула его на себя, он рефлекторно сел на задницу и начал упираться лапами.

Она открыла дверь вольера, что-то крикнула, и внутрь зашел парень в голубой одежде.

– Рановато еще ему на прогулку, – оглядев вольер, строго сказал он. – Пес дикий совсем, вы бы видели, что он тут нам устроил: рентгеновский аппарат сломал, витрину с лекарствами расколошматил и мне вот на память оставил, – вредный парень задрал штанину и продемонстрировал заклеенную белым лодыжку.

– Знаю-знаю, – пропела женщина, – уже наслышана от вашей коллеги! Робин Гуд собачьего мира, – подмигнула она. – Так надо же попытаться! В городе-то придется выводить, чай не ливретка на пеленку ходить. А подруга его, эта, с лисьей мордочкой, пришла в себя?

– Чудом вытащили. Поймала какой-то новый кишечный вирусняк плюс непонятный вид лишая. Полгорода этой заразой выкосило.

Чудачка была настойчива.

Через пару дней, когда в ее руках то и дело мелькал кусочек настоящего куриного мяса, за который, как он быстро сообразил, он должен был идти за ней на поводке, Лаврентий сдался и позволил вывести себя на улицу.

Здесь было душно, стояли впритирку друг к другу машины и пахло помоями.

На бетонном заборе сидела надменная черная птица.

Ему стало любопытно – уж не ворона ли это? И что в ней такого, чтобы за ней гоняться?

Он сделал было несколько рывков в сторону забора, чудачка тотчас заверещала, но тут дверь открылась и из нее вышел необычайно толстый мужчина, державший на руках упитанного черного пса с квадратной мордой, поверх которой был надет широкий кожаный намордник.

Возле машины толстяка ждала девочка – увидев пса, она радостно бросилась к нему и принялась его гладить.

Прежде чем исчезнуть в глубинах большого белого авто, пес оглянулся и подмигнул своим угольным, невероятно хитрым и наглым глазом.

«Гордей!» – прогудело у него в голове.

Когда они с чудачкой зашли обратно в вольер, стало слышно, как за стеной, в соседнем вольере, кто-то нежно и радостно подвывал:

– «Это знает всякий, это не слова, веселей собаки нету существа!»

Лаврентий втянул носом воздух.

Какая-то неведомая, невероятная сила потянула его на этот голос – он дернулся обратно к двери, необычайно окрепший, готовый разнести любую стену, готовый разломить надвое скалу и выпить до самого дна ворчливого, плевавшего в него когда-то пеной великана.