Собаки на заднем дворе

Почти всегда Рыбкин и Клавдия Сергеевна заходили в кафетерий, который был по дороге к остановке, и Рыбкин угощал свою даму мороженым в вазочке с клубничным сиропом и чашечкой кофе. Это было известно всем, поскольку микрорайон у нас один на всех и спрятаться в нем сложно. Да они и не прятались.

Через какое-то время Рыбкин начал провожать Клавдию Сергеевну до самого дома. Однажды она зазвала его на чай. А там, как говорится, люди взрослые…

Обо всем этом отец негромко рассказывал маме. Но поскольку звукоизоляция в нашем доме не очень хорошая, я слышал все в деталях. Рыбкин заходить к нам перестал, все время проводил со своею подругой. Ее он называл не иначе как «моя белорусочка». Оказывается, Клавдия Сергеевна была родом из города Лиды.

– Клава из Лиды – охренеть! – почему-то удивлялся отец.

В конце мая отец нашептал на всю квартиру маме, что Рыбкин и Клавдия Сергеевна подали заявление в загс и в конце июня, сразу после завершения школьных экзаменов, они распишутся и будут жить у Рыбкина.

– Со всей живностью, – уточнял отец, подразумевая кошку моей классной руководительницы и пекинесиху Аду.

Было видно, что отец радуется за своего друга, но, с другой стороны, ему не хватало их прежних посиделок. По этой ли причине, или еще почему, но отец стал гораздо реже выпивать, чем очень радовал маму и вызывал мое беспокойство. На мой взгляд, нарушать привычный жизненный уклад, каким бы он ни был, дело весьма опасное. Окружающие, да и отцовский организм, уже привыкли к ежедневной «дезинфекции» и воспринимали такой образ жизни как неотъемлемую часть и своей жизни тоже. А тут вдруг революционные изменения семейного масштаба! Это меня настораживало, поскольку по сути своей я оказался закоренелым консерватором.

На фоне человеческого счастья Рыбкина и Клавдии Сергеевны я все больше думал и о своем. Точнее, о моем отношении к Лене и о ее ко мне. Я понимал, что обречен любить ее вечно, что такой любви человечество еще не знало. Очевидным было и ее безразличие к моей неказистой персоне. На какое-то время меня охватила апатия, и я даже стал подумывать о том, что неплохо было бы как-нибудь эффектно погибнуть: напороться на нож бандита, защищая честь какой-нибудь незнакомой девушки, или быть сраженным пулей в бою с нарушителями где-нибудь на советско-китайской границе. Но защищать от бандитов мне было некого, а до службы в армии оставались почти три долгих года. Мои душевные муки, сладкую боль которых я ощущал почти постоянно, прерывались необходимостью готовиться к экзаменам, которые я воспринимал не очень серьезно из-за дальнейших планов связать жизнь с производством.

Май – самый добрый по отношению к людям месяц. Он не только предваряет начало лета, но и укорачивает сам себя за счет бесконечных праздников. По этой причине он пролетает быстро, как мой взгляд по бюсту Лены Вершининой, с которой нам осталось учиться вместе всего несколько дней. Последние майские дни расхолаживают не только нас, школьников, но и учителей. Особенно нашу классную Клавдию Сергеевну. По ней видно, что она ждет не дождется июня – месяца, когда мы наконец-то сдадим экзамены и она с чистой совестью выйдет замуж за Рыбкина. О ее предстоящем замужестве в нашем классе кроме меня не знал никто. Но я хранил эту тайну, хотя меня об этом никто и не просил. Думаю, что даже Лютиков-старший не знал о том, что математичка скоро изменит свой социальный статус и из школьной мымры превратится в респектабельную замужнюю даму. Правда, Клавдия Сергеевна уже не похожа на мымру. Как по волшебству она превратилась в красивую добрую фею, которая не ставит никому двоек, постоянно ходит с загадочной улыбкой и носит элегантные деловые костюмы: серый, бирюзовый и недавно появившийся нежно-фиолетовый в клеточку, который ей особенно идет.

Ее любовь к Рыбкину оказалась такой огромной, что своим краешком накрыла и всех нас, ее учеников. Если прежде математичка была к нам вежливо безразличной, то теперь иногда складывается впечатление, что она всех нас родила. И меня, и влюбленную парочку Игореху Зусмана с Иркой Жиляевой, и балбеса второгодника Валерку Обмолоткова, и респектабельного баловня судьбы Сашку Отливкина, и даже придурошного Лютикова-младшего по прозвищу Граммофон. По этой причине мы почти не боимся экзаменов по алгебре и геометрии. Я немного волнуюсь перед письменным экзаменом по литературе. Но у меня по поводу него появилась прекрасная идея. Традиционно среди тем сочинений, выносимых на экзамен, есть одна так называемая свободная тема, не связанная со школьной программой. Я твердо решил писать именно на свободную тему, какой бы она ни была. Это лучше, чем в миллиардный раз копаться в образе Евгения Базарова или Татьяны Лариной, которые мне совсем не симпатичны. Я бы не хотел иметь в друзьях такого циника, как этот Базаров. Да и в истеричную Татьяну Ларину не влюбился бы никогда. Вот если бы можно было написать сочинение про Лену Вершинину! Хотя нет. Тоже не стал бы писать, чтобы не выставлять свои чувства напоказ.