Собибор / Послесловие

Вероятно, ему не сразу попались на глаза статьи в “Правде” и “Советском воине” о том, что нашелся Борис Цибульский, один из ключевых участников восстания. Их было двое таких, самых активных – он и Александр Шубаев по прозвищу Калимали, который принес ему пистолет после уничтожения Ноймана. Печерский искал Шубаева после войны, в 1947 году был в Хасавюрте у его старшего брата и выяснил, что тот погиб, будучи в партизанах. В начале 1970-х Ольга Ивановна была в командировке в Буйнакске и нашла там его вдову, работавшую зубным врачом, потом он сам поехал туда, чтобы с ней познакомиться.

Вот и о Цибульском он вспоминал, не переставая, все 20 минувших лет. “После побега и перехода через Буг он заболел, и мы его оставили в партизанской зоне с одной женщиной, бежавшей из гетто, которую встретили в лесу”, – писал Печерский Леву 14 сентября 1964 года. В том же письме он сообщает, что позже он вновь встретил ту женщину, она сообщила: “Борис умер от крупозного воспаления легких”.

И вдруг оказывается, что Цибульский жив. Главная советская газета “Правда” в своем стиле поведала о том, как Борис Цибульский, учитель физкультуры в новосибирской школе, вспоминал на “городской агитплощадке” о восстании в Собиборе. Чтобы молодому читателю стало понятно, что такое правдинский стиль, приведу две детали из той публикации. Помимо прямой неправды – упоминания о неведомой никому помощи участникам восстания со стороны загадочных “польских друзей” – там было еще одно идеологическое клише: подчеркнуто, что Цибульский “был захвачен фашистами в бессознательном состоянии”. Уже не возбранялось рассказывать о бывших пленных. Но советский солдат мог попасть в плен исключительно “в бессознательном состоянии”.

Печерского, конечно, удивило, что Цибульский не пытался раньше с ним связаться, – да мало ли, как бывает. Он написал в газету, оттуда ему сообщили адрес, по которому Печерский послал на имя Цибульского теплое письмо. Адресат ответил коротко, обещал позже написать подробно и даже позвонить, но долго не делал ни того, ни другого. “У меня такое впечатление, что он меня избегает”, – пишет Печерский Михаилу Леву. Скоро у него возникает сомнение: “Получил новую газету с его фото. Я стараюсь убедить себя, что это он и есть, но как будто не он. Неужели у меня настолько паршивая память, что я попутал?”

Печерский собрался в Новосибирск, но от Ростова это далековато, билет стоил 110 рублей, что по тем временам составляло неплохую месячную зарплату. Он стал искать возможность поехать бесплатно и нашел ее, напросившись в сопровождающие заводского груза, пересылаемого по железной дороге. Но тут ему пришел вызов на междугородную телефонную станцию (дома у Печерского телефона не было).

Звонок был не из Новосибирска, а из Харькова, куда, как объяснил Цибульский, он собрался переезжать. Подробности разговора изложены в письме Томину от 2 августа 1964 года: “На мой вопрос, что с тобой было после побега, он давал странные ответы. Даже не смог ответить на вопрос: “Где мы с тобой встретились?” Сказал, что не помнит, так как был во многих лагерях. Почему ты меня не искал? Ответ – искал в Кременчуге, хотя везде в газетах меня называли Сашко из Ростова”.

Этот же разговор он описывает Леву 14 сентября 1964 года: “А теперь о Борисе Цибульском, который проживает в Новосибирске. Я разговаривал с ним по телефону и задал ему несколько вопросов, из которых понял, что он не был в Собиборе. Он начал рассказывать, как в 1962 году приезжал в Ростов судить футбольный матч, как будто нам не о чем говорить”. Телефонные переговоры были заказаны на 10 минут, когда “стало ясно, что он избегает разговора о Собиборе, рассчитывая, что время истечет, меня это взбесило, и я его перебил и начал задавать вопросы. – Тебя оставили работать во втором лагере, и вы там ночевали? – Да, мы там жили в бараках (первая ложь). Кто входил в вашу подпольную группу? – Он перечисляет свою “четверку” и добавляет, что потом и я вошел в эту группу (вторая ложь)”. На все вопросы Печерского следовали либо “неверные ответы, либо невнятное бормотание”. Выслушав лже-Цибульского, Печерский сказал: “Борис, теперь слушай ты меня. Я верю, что ты Борис Цибульский, что ты отважный разведчик, как пишут в газете, но ты не тот Борис Цибульский, за которого себя выдаешь. Он молчал, ничего не мог мне ответить”.