Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки

— Мы оставались на этом месте до 28 июня, не сделав ни одного выстрела. Потом была команда сдать Минск, и 29 июня[450] утром немцы вошли в Минск. Они обошли Минск с севера и с юга, и, боясь, окружения, командир полка, а может быть, командир корпуса, дал команду отступить от Минска. Мы только вступили в бой, в страшный бой, под Березиной. Мы подбили тогда 12 танков.

— Вы говорите о реке Березине?

— Да река Березина. Мы подбили 12 танков и немцы стали нас бомбить. Половина нашей батареи вышла из строя. Был очень тяжёлый бой. Одна из бомб с «Мессершмитта» попала недалеко от моей пушки, и от нашей батареи осталось всего три человека — и я среди них. Остальные были убиты или ранены.

— Немцы захватили Минск и двинулись на восток. Где вы очутились в это время?

— Мы стали отступать с боями.

— Куда, в какую сторону?

— В сторону востока.

— В сторону Орши[451]?

— Нет, в сторону Могилёва[452].

— Скажите, пушки у вас таскали тягачи или кони?

— Нет, не кони. У нас были тяжёлые пушки, мы были на «Челябинцах», на тракторах «Челябинец». У нас были пушки калибра 152 мм, каждый снаряд весил 45 килограммов.

— Так вы двинулись в сторону Могилёва.

— Да.

— А немцы — вслед за вами?

— Они даже опережали нас. Могилёв уже был у немцев, а мы ещё с этой стороны. Подвоза снарядов не было, у нас на каждую пушку осталось по три снаряда. Всего в полку осталась половина пушек. Положение было очень тяжёлое, и продуктов питания не подвозили, и патронов не было. Последние три снаряда, что оставались, были у нас до Могилёва. Там мы, не доходя до Могилёва, остановились на опушке леса.

Всего шесть пушек у нас осталось в полку. Моя пушка, к которой я был прикреплён, была на опушке, а остальные три пушки были в глубине леса. Вдруг со стороны села в нашу сторону двинулся артиллерийский полк [так в тексте. — Р.Ж.], танков двадцать. Они не ожидали нас увидеть в лесу, и мы открыли прямой наводкой огонь по этим танкам. Мы подбили девять танков, и после этого у нас уже не осталось ни одного снаряда, а подвоза не было. Мы закопали все замки от пушек и стали уже, как пехота отступать.

И вот где-то уже за Могилёвом немцы окружили нас. Я был ранен в левую ногу и контужен и попал так в плен. Это было в конце июля 1941 года.

— Вы попали в плен со всем личным составом Вашего полка?

— Нет, потому что к тому времени половины состава вообще не было, были убитые и раненые. Пушек половины вообще не было, мы же закопали замки раньше. Мы попали в плен как пехота, и там было где-то процентов тридцать от нашего состава.

— Куда вас отправили?

— Это было между Могилёвом и Смоленском, ближе к Могилёву. Сначала нас завезли в Могилёв. Там Днепр делает колено, и сделали лагерь для военнопленных. Там было человек сто тысяч пленников. Кушать нам не давали в этом лагере. Где-то на пятый день пребывания в этом лагере…

— А что представлял собой этот лагерь?

— Поле, на углах стояли пулемёты. Никакой ограды не было, только пулемётные точки и всё. Кушать нам не давали. В один из дней я встал и начал кричать: «Я ничего не вижу, помогите, я ослеп!» От недоедания, от отсутствия пищи я ослеп. Стал кричать, что помогите мне! Вдруг кто-то подошёл ко мне и что-то сунул в руку. Я почувствовал, что это кусочек сахара, сунул его в рот, и сахар ещё не успел разойтись, я стал уже видеть. Я хотел посмотреть на того человека, кто сунул мне этот кусок сахара, но не видел его, никого около меня не было.

— Скажите мне вот что. Обычно, когда немцы брали в плен красноармейцев, устраивали лагерь для военнопленных, то тут же они вызывали комиссаров и евреев, чтобы они вышли из строя. Как это было у вас?

— Нас из этого временного лагеря возле Днепра где-то в начале августа увезли, погрузили в вагоны и отправили в Минск.

— Всех?

— Всех подряд. Мы были в семи километрах от Минска, это был бывший военный городок, там стояла кавалерийская дивизия до войны. И там сделали лагерь для военнопленных.

— Там же?