Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки

— Ограждён проволочным ограждением, с пулемётными вышками на каждом углу. Оттуда убежать было очень трудно, но были побеги. Люди убегали с работы. Один раз был случай, когда в группе-Виршафтслагерь один военнопленный, фамилии я не помню, звали его Миша, он был в армейских хозяйственных складах, там были продукты, одежда, обмундирование для немецкой армии. На этой территории было ещё много других организаций. Я работал в Цебефау.

— Как Вы назвали?

— Цебефау. Zu Besundere Ferdiengung. Я колол в подвале дрова, и ещё мы на втором этаже ремонтировали комнату — печку чинили, штукатурили.

— Это были такие казармы?

— Да. Там была полиция.

— Я спрашиваю обо всём лагере, там были казармы?

— Нет, нас привозили каждое утро на работу из Минского лагеря, пешком выстраивали, человек по сто пятьдесят каждый день.

— А где было место работы?

— Мы проходили мимо оперного театра.

— То есть это в самом городе, в Минске?

— Да, но где точно, я не помню.

— И так каждый день?

— Каждый день. Привозили и отвозили обратно каждый вечер.

— Скажите, пожалуйста, как они относились к военнопленным? Били, издевались?

— Это зависело от того, какой охранник. Были и такие, что жалели, а были такие, что били без всякой жалости.

— Вас охраняли только немцы, не белорусская полиция?

— В Минске мы прошли охранников трёх видов — была украинская полиция, были латыши и была белорусская полиция.

— Поэтому я и спрашиваю — вами занимались немцы или другие?

— Возили на работу немцы, а охраняли в лагере то украинцы, то белорусы, то латыши.

— Ещё один вопрос. Я спрашивал, были ли попытки побегов из этого лагеря.

— Побеги из этого лагеря были. Некоторые удачные, а некоторых привозили к нам в лагерь избитых и расстреливали на территории лагеря.

— В это время, о котором Вы рассказываете, апрель-май 1942 года?

— Это уже был конец 1942-го — начало 1943 года.

— В это время организовалось сильное партизанское движение вокруг Минска, в лесах Борисова[455], в лесах Логуйска

[456]. Пытались ли партизаны наладить связь с военнопленными вашего лагеря?

— Таких фактов я не знаю. Но были удачные побеги с работы, и, по слухам, люди добирались до партизанских отрядов. Эти отряды были вокруг Минска, километров 35–40, а лагерь был в самом Минске. Возле нас был батальон украинской полиции, сто метров от нашего лагеря — было 300 полицейских.

Один раз был такой случай у нас в лагере, мы долго не могли забыть этот случай. Это было зимой 1942 года, на 43-й. Привезли бочку баланды из лагеря, и все выстроились в 12 часов дня с котелками получать эту баланду. Я дружил с одним парнем из Киева, с Сашей Купчиным. Мы дружили как два брата, делились последним куском и работали мы вместе. Я не помню число, но было уже холодно. И вот получили мы эту баланду, и я говорю: «Сашка, пойдём наверх, в нашу комнату обедать, там натопим печку, побудем в теплоте».

Мы поднялись на второй этаж и стали кушать. Вдруг я подошёл к окну, смотрю во двор, а окно выходило во двор труппе-Виртшаффтсс-лагеря, и вижу, что гонят наших пленных с руками за голову. Я говорю: «Сашка, посмотри, что делается!» Немцы бегают туда и сюда и всех наших пленных гонят с поднятыми руками и сажают на территории лагеря. Вдруг слышим, что немец бежит по ступенькам и кричит — «Миша, Михаэль, Михаэль!» Открыл к нам дверь: «Вуйст Михаэль?»[457] — спросил нас. Я говорю: «Вайст ништ»[458]. Поднялся он выше, и нашёл Мишу или нет, не знаю, но говорят, что нашли. Мы не знаем, в чём дело, но решили сидеть, не выходить.