Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки

Нас повели в другую сторону или точнее в лагерь № 1 (смотрите план). В лагере № 1 нам приказали сесть на землю, так мы просидели до обеда. Никто к нам не подошёл, только наблюдали издали какие-то люди, а что за люди мы не знали. В обед нам принесли баланду и по кусочку хлеба. Когда мы пообедали, нас определили в барак, и лишь только тут мы узнали весь трагизм нашего положения. Когда мы спросили, куда делись наши товарищи по эшелону, нам указали на дым из большой заводской трубы и сказали, что это они горят. По правде сказать, тут мы и растерялись, но это было первое время. Мы познакомились с людьми этого лагеря, а люди были там со всей Европы. Наш эшелон был первый из России. До нас в лагере русских не было. Когда мы появились в лагере, весь лагерь преобразовался. С таким уважением они к нам относились. Мы ещё ни о чём не думали, а они (старые лагерники) нам говорили: «раз прибыли русские, то мы все будем на свободе», и в конечном итоге их мечты оправдались. В лагере было 400–500 узников. Работали мы по 10 часов. Там утром нам давали пол-литра кофе и 150гр. хлеба, в обед густой суп без хлеба, на ужин то же, что и на завтрак. После завтрака нас считали, выстроив на «Аппельплац»(площадь для проверки), после проверки угоняли на работу — 100 чел. постоянно работали в лагере № 2 на сортировке одежды с убитых. Мы, русские, работали по строительству бараков и пекарни. Остальные были портные, сапожники, слесари, столяры и разные другие рабочие. Женщины были использованы для стирки и уборки офицерских и солдатских помещений. После обеда нас снова считали, а перед сном ещё раз проверяли. Они сильно боялись, чтобы никто из нас не убежал. Ведь это лагерь был закрытого типа, по принципу: кто туда попал, никогда в жизни живым оттуда не должен выйти. Припоминаю один интересный случай: в лагерь прибыли две площадки с кирпичом. Кирпич надо было разгрузить возле пекарни, которую мы строили. Расстояние от железной дороги до пекарни было приблизительно 500–600 метров. Нас построили чел. 300 из охраны взяли чел. 50 и расставили по всей трассе. Франц дал команду «бегом» и начался сущий ад. Надо было бежать до площадки, получить 4 кирпича и бегом до пекарни, а полицейские по всей трассе подгоняли нас дубинками, и если кто упадёт, то пристреливали на месте. Площадки пустые, кирпичи все возле пекарни. Мы все мокрые от пота и крови, еле передвигаем ногами, а Франц нам приказывать строиться и вокруг площади гонит нас строевым шагом с песней. Я как раз стоял рядом с Шубаевым (он хорошо запевал) и я ему шепнул: запевай «Если завтра война», а он говорит: боюсь расстреляют, но потом всё-таки решился. И как бы мы не были измучены, но эту песню мы пели с таким наслаждением, мы все сияли от радости. Из караульного помещения выбежали полицейские, продажные отщепенцы, а это эта песня напомнила им о Родине, которой они изменили. На их лицах был испуг: думали, что советские войска пришли. Когда мы кончили эту песню Франц кричит, чтобы мы ещё пели. И мы запевали любимую солдатскую песню «Катюша», Ну, думаю, сейчас нас всех постреляют, но ничего, прошло и это.

Начальником лагеря был оберштурмбаннфюрер Берг. Низкого роста, толстый, взгляд пронизывающий. Его заместитель штурмбанфюрер Нейман — любитель верховой езды, по лагерю он разъезжал на лошади. Человек веселого нрава, всегда улыбался, с улыбкой мог просто подойти и расстрелять человека ни за что. Начальником караула был Грейшуц. Молодой, всегда с отличной выправкой. Два основные надсмотрщика Вагнер и Франц. Стоило Вагнеру заметить человека, который присел во время работы чуть-чуть отдохнуть, так добра не жди. Как бывший боксер он не признавал никакого оружия, но никто не выдерживал 5–6 ударов его кулака. После пятого его удара люди падали мертвые. Франц, наоборот никогда голой рукой не бил он с собой всегда носил огромный бич и за малейшую провинность бил до смерти. Ещё один вид наказаний у него был — «гыбкес-махес». Провинившийся должен набрать вещевой мешок с песком, надеть его на плечи и, вприсядку, с протянутыми руками вперёд, должен прыгать с одного конца площадки до другого конца, и, если кто не выдерживал и падал — пристреливал. Остальные надсмотрщики были более-менее лояльны.

Самый лучший друг мой ещё по Минскому лагерю это Саша Купчин. В Собиборе эта дружба еще больше укрепилась. Как жалко, что мне неизвестна его дальнейшая судьба. В самый последний момент он был возле меня (это было возле ворот лагеря№ 1) и когда мы пошли на штурм основных ворот его куда-то не стало и по сегодняшний день не знаю, куда он делся.

О восстании в Собибуре