Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки

Немногие затрагивали эту тему, частично потому, что евреи Европы всё ещё пытались переварить случившее и встроиться в мирную жизнь. В книге о процессе над Эйхманом Ханна Арендт описывает, как прокурор Гидеон Хауснер всё спрашивал и спрашивал свидетелей, почему они не протестовали и садились в поезда[148]. Арендт была возмущена такими вопросами, считая их жестокими и глупыми. Евреи вели себя, как вели бы многие не-евреи. Согласно М. Маррусу: «Её точка зрения заключалась в том, что евреи были жертвами не какой-то несмываемой нееврейской антипатии, но скорее тоталитарного этоса, угрожавшего всему миру. По её мнению, евреи ничем не отличались от представителей других народов с точки зрения готовности сопротивляться участи оказаться затянутыми в жерло тоталитарной системы и превратиться в коллаборационистов. Те, кто сопротивлялся, однако, были для неё героями. Молодые еврейские бунтари в гетто, настаивает она, должны были постоянно бороться против признанных еврейских лидеров юденрата. Многие бойцы сопротивления, отмечает она, были замучены насмерть после того, как их поймали эсэсовцы»[149]

.

Сравнивая Х. Арендт с Р. Хилбергом, видным историком Шоа, Маррус писал: «По мнению Хилберга, неудачи евреев в сопротивлении — которое он широко определяет как противостояние мучителям — было одним из основных составляющих процесса разрушения. «Евреи не были ориентированы на сопротивление, — утверждает он. — Они решались на сопротивление только в некоторых случаях, локально и в последний момент… Они избегали «провокаций» и моментально следовали декретам и приказам. Они надеялись, что немецкое господство как-нибудь кончится само». Нежелание евреев нападать на мучителей происходит от еврейского прошлого — опыт двух тысяч лет. «Веками евреи учились, что, чтобы выжить, им нужно избегать сопротивления»[150].

С годами понятие сопротивления расширялось и стало включать многие способы духовного выживания, поддержку культурной и религиозной жизни, равно как и качества жизни, в самых худших обстоятельствах[151]

. Иегуда Бауэр, глава исследований истории Шоа, доказывал, что не брать в руки оружие не означало сдаваться немцам[152]. Он и другие израильские историки предложили термин amidah, чтобы дать определение сопротивлению, которое включало сопротивление без оружия[153]

. Вот поразительный пример этого в Собиборе: «Один польский еврей решил оказать сопротивление давлению. Он больше не верил лжи, которую ему говорили. Когда он выбрался из вагона, он зачерпнул в два кулака песок и повернулся к Карлу Френцелю, эсэсовцу, сказав: «Вы видите, как я медленно рассеиваю этот песок по песчинке и его уносит ветром? Вот что случится с вами. Весь этот ваш великий Рейх развеется, как пыль или дым!» Старик ушёл с остальной колонной со словами «Услышь, о Израиль» (молитвы, которую произносят как последнее слово), и когда он произнёс слова «Бог един», он повернулся к Френцелю и изо всех сил дал ему пощёчину»[154].

Джеймс Гласс утверждает, что духовное и моральное сопротивление было предназначено для того, чтобы укреплять общее самосознание: коллаборационизм казался лучшей гарантией жизни, а сопротивление — большим шагом, на который надо решиться. Традиционное поведение поддерживало боевой дух во многих заключённых — так зачем делать этот шаг за пределы понятного? Суповые кухни и взаимопомощь предотвращали массовые смерти от голода в гетто, давали силу и делали жизнь ценной. Люди чувствовали тесную связь друг с другом, и это сохраняло их идентичность[155]

.

Интересную точку зрения приводит Маррус: «чтобы опровергнуть заявления о пассивности евреев, историки еврейского сопротивления часто отмечают отсутствие таких восстаний по меньшей мере до самого конца войны среди советских военнопленных — молодых людей, прошедших военную подготовку, с которыми временами обращались так же убийственно жестоко, как и с евреями»[156].

Сопротивление в Собиборе: умереть с честью

История восстания в Собиборе не требует столь утончённой дискуссии по поводу сопротивления и восстания. Однако, остаётся чудом, как история развивалась от маленьких усилий сбежать к коллективным действиям. Первый ответ кроется в том факте, что все в Собиборе знали, что другие будут наказаны, в случае побега (или его попытки). Коллективная ответственность неоднократно возлагалась на узников, и люди не хотели пробовать даже когда была возможность. Они чувствовали себя ответственными при том, что ответная реакция будет непредсказуемой. Например, в качестве наказания могли убить каждого десятого, неважно кого. Немцы просто считали. Томас Махер проанализировал, насколько немедленная угроза быть убитым заставила заключённых действовать сообща[157]. И всё же, как мы увидим, до самого последнего момента восстание в Собиборе оставалось под угрозой срыва, если кто-то захотел бы действовать самостоятельно, и угроза немецкой мести делала успех маловероятным.