Собор памяти

   — Когда я был маленьким учеником, меня тоже втравили в эту чепуху. Как и ты, я отправился в лавку за картиной, а когда объяснил хозяину, зачем пришёл — он чуть не умер со смеху. А потом сказал, что я стал мишенью одной из шуточек маэстро Верроккьо. Я не поверил ему, потому что испугался, что, если вернусь к Андреа с изрезанной картиной, меня отошлют обратно к отцу и он сделает из меня нотариуса. А быть учеником — даже у такого презренного мерзавца, как Андреа — мне хотелось куда больше, чем оказаться прикованным к столу нотариуса.

Андреа хмыкнул и уселся на стол рядом с Леонардо.

   — Я попросил торговца дать мне краски, которыми была написана злосчастная картина, и прямо на полу смешал льняное масло с ганзейской жёлтой, оксидом хрома, розовым краппом, индиго и кобальтом. У меня были основные цвета, и нанести их осторожно на холст, один за другим, и проследить, чтобы они не смешались, было уже совсем просто. А потом я залил всё это яичным белком и осторожненько отнёс своему мастеру.

   — У меня глаза на лоб полезли, когда я увидел эту... писанину, — вставил Андреа. — Так что, видишь ли, Никко, я надеялся, что ты последуешь своему мастеру, потому что никто из учеников, кроме Леонардо, никогда не предлагал такого творческого решения.

Никколо совсем упал духом.

   — Иди поешь, — сказал ему Леонардо. — Я уже говорил тебе: у тебя слишком негибкий характер. Ничего нельзя решить, когда мысли стянуты так туго. Отпусти их парить, как птицы — лишь тогда ты сумеешь их поймать. А теперь, если ты готов приступить к науке, живописи и поэзии с тем же жаром, с каким приступил к изучению женщин, — тебя ждёт удача.

   — Это ещё что такое? — осведомился Андреа.

   — Наш Никко — настоящий amoroso[58]. Кажется, кроме всего прочего, он перенял у Тосканелли искусство обольщать служанок.

Андреа расхохотался.

   — Этим штучкам он от Тосканелли научиться не мог, но, возможно, старик был прав, отдав этого мальчишку под твою опеку, Леонардо. «Paris cum paribus»[59], то есть, как говорится, рыбак рыбака видит издалека. Или, как писал наш любимый Вергилий, «amantes amentes». И это верно, милый мой Леонардо: кто влюблён, тот безумен. — Он состроил Леонардо насмешливо-мерзкую гримасу. Потом сказал Никколо: — Иди наконец к столу и ешь свой завтрак.

Никколо подчинился и ел жадно, как обжора, даже пролил молоко на колени.

   — Глядя на него, и не догадаешься, что он из хорошей семьи, — заметил Андреа, наблюдая, как Никколо набивает рот.

   — Он просто расслабился, — сказал Леонардо. — Вспомни, каким он был суровым и церемонным, когда маэстро Тосканелли притащил его к нам.

   — И то верно.

   — Ну, а теперь выкладывай свои новости, — предложил Леонардо.

   — Его великолепие сообщил мне, что моего «Давида» поставят в самом Палаццо Веккио, над главной лестницей. — Андреа не смог сдержать довольной усмешки.

Леонардо кивнул.

   — Но ты же наверняка знал, что для столь гениальной работы Лоренцо отыщет особо почётное место.

   — Не знаю, Леонардо, кого ты хвалишь, меня или себя, — сказал Андреа, — в конце концов, ты ведь был моделью «Давида».

   — Ты работал очень вольно, — возразил Леонардо, — Может, ты и начал с моих черт, но создал из частного нечто обобщённое. Похвала надлежит тебе.

   — Боюсь, эта приятная беседа будет стоить мне и времени и денег, — вздохнул Андреа.

Леонардо рассмеялся.

   — Правду сказать, сегодня я должен уехать из города.

Андреа поднял взгляд на летающую машину Леонардо.

   — Никто не упрекнёт тебя, если ты откажешься от своей задумки или хотя бы позволишь кому-нибудь лететь вместо тебя. Тебе не нужно доказывать Лоренцо, каков ты есть.

Никколо глянул на них прямо и искренне.

   — Я полечу на твоей механической птице, Леонардо.

   — Нет, это должен быть я.

   — Ты не уверен, что механизм заработает?

   — Мне тревожно, — признался Леонардо — С моей Великой Птицей что-то не так, но я никак не пойму, что именно. Меня это убивает.

   — Тогда ты не должен лететь!

   — Она полетит, Андреа, обещаю тебе!

   — Тогда возьми хоть день на подготовку — с моего благословения, — сказал Верроккьо.

   — Премного благодарен, — отвечал Леонардо, и оба рассмеялись, зная, что Леонардо всё равно отправится за город, отпустит его Верроккьо или нет. — Ну, так какие же у тебя новости? — напомнил Леонардо.

   — Сегодня утром его великолепие посетил нашу студию, — сказал Андреа.

   — Он был здесь и ты не позвал меня? — сердито спросил Леонардо.

   — Я было послал за тобой Тисту, но Лоренцо велел ему не тревожить тебя, если ты пишешь его маленькую Мадонну.

Леонардо застонал.

   — Что бы ни заявлял Лоренцо, от этого ему не уйти, — продолжал Андреа. — Он покупает виллу Кастелло, и ему нужно обставлять её. А потому он, и Анджело Полициано, и ещё один чудной парень по имени Пико делла Мирандола пронеслись по этой бедной bottega как саранча, заказывая всё, что только можно себе представить: фонтаны, вилки, кубки, гобелены, садовые скамьи и cassone[60]. Когда обо всём было переговорено, порешили, что сундуками займётся Пьетро Перуджино, а наш милый Сандро напишет большую картину. Кое-что сделает Филиппо Липпи. Но работы более чем достаточно, и большая её часть — наша.