Собор. Роман о петербургском зодчем

– Нет, ваше величество, – почти дерзко проговорил Огюст. – Другие не думают, другие повторяют, а это не одно и то же. Человек повторяет обычно то, что диктует общее мнение, а думает то, что воспринимает сам, своим умом, своей собственной логикой.

– Ба! – вскричал с изумлением Наполеон. – Да вы и вправду кое-чего стоите, мсье. Бог же с вами, и я даже допускаю, что вы можете быть правы. Не смотрите на меня таким взором, я вижу, что вам не по себе, но не бойтесь: я дал слово, что вы будете свободны и не пострадаете, и в любом случае сдержал бы его. Надо сказать, я держу его охотно, вы мне даже нравитесь. Сочетание ума, искренности и смелости в одном лице – редчайшее явление. Между прочим, оно было у Моро… Ну и Бог с вами! Я удовлетворен. Ступайте.

Огюст перевел дыхание. Но тут же, движимый непонятным порывом, вместо того чтобы благоразумно убраться из кабинета, он воскликнул:

– Но, ваше величество! Во имя Божие, откройте мне истину: кто спас меня? Кто просил вас обо мне? Кому вы дали слово?

Император поднял брови:

– Вы этого не знаете?

– Клянусь вам, нет, и даже не догадываюсь.

– Вот как!

В это время полковник, скромно стоявший у двери, тихонько и выразительно фыркнул.

– Что с вами? – раздраженно осадил его император. – Что смешного вы во всем этом видите? Извините, мсье Констан, я оставлю вас на несколько минут. Идемте, Монферран.

И он, подойдя к Огюсту, ладонью легко подтолкнул его к выходу.

Они вместе прошли через малый покой, миновали приемную и вышли на лестницу. Здесь Наполеон остановился и, облокотившись на лестничную балюстраду, с легкой улыбкой проговорил:

– Я был уверен, что вы поняли. Но раз нет… Вчера, в это же приблизительно время, мне доложили, что меня просит об аудиенции некая дама, которую отчего-то пропустили все патрули и часовые, не узнав даже, кто она и по какому делу, а просто потому, что она сказала им: «Мне нужно видеть императора». Я принял ее. Дама, к моему удивлению, была мне совершенно незнакома, я не видел ее среди придворных и знати, а между тем по осанке, манерам и голосу она – принцесса. На ней было бордовое с черным платье и покрывало, но она его подняла, когда я сказал, что хочу видеть ее лицо. Она преклонила колени, но с таким видом, с каким их преклоняют монархи перед папой, чтобы им возложили на голову корону. Она сказала, что пришла просить об одном человеке, недавно арестованном. Я спросил: «Кто он?» Она ответила: «Ныне никто, но в будущем – великий архитектор». – «Кто сказал вам это?» – спросил я. И услышал: «Господь Бог». С Богом спорить трудно, потому я далее осведомился, за что вас арестовали. Она рассказала мне об альбоме и о том, что из-за этой невинной выходки вас обвинили еще и в других грехах. Тогда я спросил ее, роялист ли вы по убеждениям. И она сказала: «По убеждениям, ваше величество, он только художник». Я пообещал ей, что узнаю о вашем деле, и тут она посмотрела на меня взглядом, какого я не видывал и у королев, и проговорила: «Я пришла просить вас на коленях о его освобождении. И не встану с колен, пока вы не дадите слово его освободить, что бы вам о нем ни сказали. Он не изменник, это говорю вам я, ибо видела, как он умирал за Францию. И он гениален, значит угоден Богу. Спасите его, и Господь спасет вас!»

– Она вам так сказала?! – немея, прошептал Огюст.

– Да, именно так. И я понял, что, попроси она меня прежде, скажем, о помиловании Жоржа Кадудаля[32], я бы его помиловал. Я дал ей слово, но захотел посмотреть на вас, посмотреть на того, кого она любит. Вот и все. Я вижу, вы поняли, о ком речь.

– Да! – вне себя воскликнул молодой архитектор и в порыве волнения, изумления, раскаяния закрыл лицо руками. – Боже мой, Боже мой!

– Довольно! – раздраженный возглас императора привел его в себя. – Эти чувства проявляйте не передо мной. Могу я вас спросить, кто эта дама?

– Она не назвалась вам? – спросил Огюст, стараясь говорить спокойнее.

– Нет, мсье, и я не осмелился спросить ее имя.

– Но если вы не осмелились его спросить, то как же мне осмелиться назвать его, ваше величество?

Наполеон расхохотался:

– Вы правы! Ну так ступайте теперь с Богом. Передайте ей мой поклон и скажите, что, по моему мнению, вы ее все-таки не стоите.

Огюст низко поклонился императору и, выпрямляясь, очень тихо ответил:

– Но вы забываете, ваше величество, что она на этот счет имеет другое мнение.

– Помню, – чуть нахмурясь, сказал император. – Но любовь слепа. Прощайте, мсье.

– Прощайте, ваше величество. Благодарю вас от всего сердца, и да хранит вас Бог!

И, поклонившись еще раз, Огюст почти бегом спустился по лестнице.

Он отправился к Элизе только на другое утро: его мучили стыд и горечь от того, как по-разному они, оказывается, умели любить…

Комната мадемуазель де Боньер была заперта, а привратница вручила молодому человеку незапечатанный конверт с вложенным в него маленьким листком зеленоватой бумаги.

Письмо состояло всего из нескольких строк.