Собрание коротких и необычайных историй

У. Сомерсет Моэм. «Записные книжки» (1949)

Ровесники в вечности

Как говорят, Бог-Отец не старше Бога-Сына. Сотворив Сына, Отец спросил его:

— Знаешь, каким образом я сотворил тебя?

Сын ответил:

— Подражая мне.

Иоанн Камбренский. «Порицания» (Личфилд, 1709)[74]

Успех в обществе

Слуга подал мне пальто и шляпу, и, словно в ореоле внутреннего удовлетворения, я вышел в ночь.

«Прелестный вечер, — думал я, — такие приятные люди. Как поразило их то, что я говорил о финансах и о философии; как они смеялись, когда я хрюкал свиньей». Но: «Боже, как это ужасно, — прошептал я чуть позже. — Лучше бы мне умереть».

Логан Пирсэлл Смит. «Безделицы» (1918)

Поезд

Поезд приходил ежедневно вечером, но тащился он еле-еле, словно сообразуясь с пейзажем.

Я отправлялся кое-что купить по заказу матери. Поезд скользнул нежно, будто лаская гладкие рельсы. Я сел, пытаясь ухватить самое давнее воспоминание, первое в моей жизни. Поезд так медленно шел, что я обрел в своей памяти материнский запах: подогретое молоко, горящая спиртовка. Это до первой остановки: Аэдо. Потом я вспомнил свои детские игры и продвигался уже к отрочеству, когда в Рамос Мехия выпала мне тенистая, романтическая улица вместе с девушкой, готовой обручиться. Там я и женился, сперва посетив ее дом и познакомившись с родителями, а также с двориком, почти андалусским. Мы выходили уже из сельской церквушки, когда я услышал колокол: поезд отправлялся. Я попрощался и со всегдашней ловкостью, нагнал свой вагон. Остановился в Сьюдаделе, где приложил все усилия, дабы просверлить дырочки в том прошлом, которое, кажется, невозможно воскресить в воспоминании.

Начальник станции, мой друг, явился сообщить, что меня ждут добрые вести: моя супруга сообщила о них телеграммой.

Я тщился отыскать какой-нибудь из детских страхов (ведь были же они у меня), еще более ранний, чем подогретое молоко и спиртовка. Так мы прибыли в Линьерс. Там, на станции, обильной настоящим, которое щедро дарит нам Восточная железная дорога, меня наконец-то нагнала жена с двумя близнецами, одетыми по-домашнему. Мы сошли с поезда и в одном из блистающих магазинов Линьерса купили им готовое, но элегантное платье, а также добротные школьные портфели и книжки. Потом я поспешил на тот же самый поезд: он долго стоял, дожидаясь, пока впереди стоящий состав разгрузит молоко. Жена осталась в Линьерсе, а я поехал дальше, радуясь на мальчишек, цветущих и крепких, болтающих о футболе, отпускающих вечные шуточки с таким видом, будто они их только сейчас придумали. Но во Флоресе меня ждало невероятное: задержка из-за столкновения вагонов и аварии на путях. Начальник станции в Линьерсе, мой знакомый, связался с Флоресом по телеграфу. Мне сообщили плохие новости. Моя жена умерла, и траурный кортеж попытается нагнать поезд, застрявший в тупике. Я сошел, подавленный горем, ничего не сказав сыновьям, которых послал вперед, в Кабальито, где находилась школа.

В присутствии родных и близких мы похоронили мою жену на кладбище во Флоресе, и простой чугунный крест указывает имя ее и место невидимой стоянки. Вернувшись во Флоресе на вокзал, мы еще застали поезд, который сопровождал нас и в радости, и в печали. На вокзале Онсе[75] я распрощался с тестем и тещей и, думая о бедных моих сиротках и о покойной жене, не смог ее отыскать.

Расспрашивая самых старых прохожих, я выяснил, что здание страховой компании давно снесли. На том месте возвышался небоскреб в двадцать пять этажей. Мне сказали, что здесь находится министерство, где никто ни в чем не уверен заранее: от рабочих мест и до издаваемых постановлений. Я вскочил в лифт, поднялся на двадцать пятый этаж, в ярости отыскал окно и бросился вниз. Упал я в густую крону дерева — кажется, смоковницы, чьи листья и ветки были мягкие, словно вата. Плоть моя, которая должна была разлететься на куски, распалась на воспоминания. Стая воспоминаний, вместе с моим телом, долетела до матери. «Ведь наверняка забыл, что я тебе заказывала, — сказала мать, шутливо грозя мне пальцем. — Птичья у тебя память».

Сантьяго Дабове (1946)

Наказанная наглость

Моджалаид рассказывает, как Ной проходил однажды мимо лежащего льва и дал ему пинка. Он ушиб ногу и не мог заснуть всю ночь. «Боже, — воскликнул он, — твой пес причинил мне боль». И Господь послал ему следующее откровение: «Бог осуждает несправедливость, а первым начал ты».

Аль-Кальюби. «Китаб ан-Навадир»[76]

Рассказ[77]

Король приказал (Я хочу, чтобы ты умер как Ксиос, а не как ты сам), чтобы Ксиоса отвезли в совершенно чужую страну. Имя его изменили, черты лица искусно исказили. Жителей той страны заставили поверить в то, что его прошлое, семья, способности были совсем не такими, какими он обладал в действительности.