Собрание палийских джатак

– Оказывается, я ещё не выучился от тебя "заклинанию от тоски", – ответил юноша.

– А кто тебе сказал, что ты должен научиться такому заклинанию? – удивился наставник.

– Моя мать, учитель, – молвил в ответ юноша.

Бодхисаттва знал, что нет никакого "заклинания от тоски". "Просто, видимо, его мать хочет, чтобы я объяснил ему, сколь порочны женщины", – подумал он и сказал юноше: "Хорошо, я научу тебя этому заклинанию. Отныне ты должен будешь вместо меня ходить за моей матерью: собственноручно купай её, корми и пои. Когда ты будешь растирать ей руки, ноги, голову или спину, или иное место, не забывай повторять: "Почтеннная, тело твоё так прекрасно и теперь, когда ты стара! Каким же оно было во времена твоей юности?" Поглаживая ей руки или ноги, тверди, что они прелестны. И обо всём, что скажет тебе моя мать, оставив стыд, сообщай мне без утайки. Послушаешься меня – открою тебе "заклинание от тоски", нет – ничего не узнаешь.

– Да будет так, учитель", – согласился юноша.

И с этого самого дня стал юноша делать всё, как они условились. Оттого что он непрестанно восхвалял красоту старой женщины, та стала думать: "Не иначе как он ищет наслаждения со мною!" И хотя была она совсем дряхлой и слепой от старости, огонь страсти запылал в её сердце. И вот однажды старуха сказала юноше, восхвалявшему красоту её тела:

– Не хочешь ли ты вкусить со мной наслаждение?

– Очень хочу, почтенная, – ответил ей юноша, – да только наставник мой слишком строг.

– Ну, коли ты и впрямь желаешь меня, – молвила старуха, – убей сына моего.

– Нет, – сказал юноша, – я слишком многим обязан своему учителю! Как осмелюсь я поднять руку на своего наставника только потому, что мной овладела страсть?

– Тогда вот что, – прошамкала старуха, – ежели ты не покинешь меня, я сама его убью!

Вот ведь сколь сластолюбивы, дурны и порочны женщины! Даже такая древняя старуха, стремясь к любовным утехам, позволила страстям всецело завладеть ею и решилась убить сына, служившего ей столь преданно!

Пересказал юноша весь этот разговор бодхисаттве.

– Хорошо ты сделал, сынок, что поведал мне обо всём, – заметил бодхисаттва. Обозрев внутренним оком запас жизненных сил старухи, он узнал, что мать его должна в тот же день отойти, и сказал ученику: – Ступай за мной. Я хочу испытать её.

Бодхисаттва срубил в лесу смоковницу, вытесал из неё деревянного человека – тех же размеров и формы, что и сам, – обмотал его с ног до головы тканью, положил боком на своё ложе и, привязав к нему верёвку, обратился к юноше:

– Сынок, возьми топор, поди к моей матери и сунь ей в руки конец верёвки.

Юноша послушно пошёл и сказал старухе:

– Почтенная, учитель сейчас в хижине – прилёг на свою постель отдохнуть. К постели я привязал верёвку, которая укажет тебе путь. Вот топор, ступай и, если только в силах, убей его.

– А ты меня не бросишь? – только и спросила старуха.

– С чего мне бросать тебя? – ответил юноша.

Старуха взяла в руки топор, с трудом поднялась на ноги, доковыляла до постели сына, ощупала его тело и, увердясь, что это и в самом деле её сын, сдвинула в сторону ткань, прикрывавшую голову деревянного болвана. Затем она размахнулась топором и, воскликнув: "Пркончу его одним ударом!" – рубанула прямо по горлу. Послышался сухой треск, и старуха поняла, что её удар пришёлся по дереву.

– Что ты делаешь, матушка? – спросил вошедший бодхисаттва.

– Ты обманул меня! – вскричала вместо ответа старуха и в тот же миг пала бездыханная, ибо ей было суждено умереть, лишь только она вступит в хижину.

Убедясь, что мать его мертва, бодхисаттва разложил костёр и предал тело матери огню, а потом, когда всё было кончено, погасил пламя и принёс в жертву дикие лесные цветы. Сидя на пороге своей хижины вместе с молодым брахманом, бодхисаттва сказал ему:

– Знай, сынок, что нет никакого особого "заклинания от тоски". Речь шла о любовной тоске и о женщинах, её вызывающих. Когда твоя мать послала тебя ко мне, наказав: "Ступай выучись "заклинанию от тоски", она хотела только, чтобы ты понял, сколь порочны женщины. Теперь, когда ты воочию узрел пучину скверны, в которую ты мог попасть из-за моей матери, тебе должен быть ясен смысл изречения: "Воистину, женщины – само сладострастие и порочность". И, наставив так юношу, бодхисаттва отослал его.

Почтительно простясь с учителем, юноша направился в Бенарес, к отцу с матерью. И, когда он явился в дом, мать спросила:

– Ну как, выучился ли ты "заклинанию от тоски"?

– Выучился, матушка, – ответил ей юноша.

– Ну так что же, – продолжала мать, – хочешь ли ты стать подвижником, творящим жертвы богу огня, или предпочтёшь обзавестись семьёй и зажить мирской жизнью?

– Матушка, – сказал юноша, – я своими глазами видел скверну, происходящую от женщин, и мирская жизнь не для меня. Я хочу стать отшельником.

И, убеждая всех в непоколебимости своего решения, он спел такую гатху:

О, эти женщины! Желаньями подобны

Всепожирающему пламени они

От мира отрешась, свой подвиг совершая,

Себя от скверны любострастья сохрани.