Собрание сочинений

Онегин у Татьяны.

Просто и мужественно Татьяна говорит Онегину последнюю правду о своей и его трагедии.

– Я вас люблю, к чему лукавить, –

тихий голос Татьяны явственно выступает на музыке финальной арии оперы Евгений Онегин. Контраст музыкальной приподнятости тона и речевая простота, предельная значительность слова.

Татьяна закончила и вышла.

Открытые двери перед аппаратом. Аппарат входит в двери, движется по комнатам и передней, опускается по ковровой лестнице… Навстречу муж Татьяны… приветливо раскрыты его руки, аппарат помедлил на секунду и мимо… швейцар с шубой… двери на улицу… снег… тротуар… карета… дверцы раскрыты… захлопнулись. Карета отъехала в тумане Петербурга. Онегина мы больше не увидим.

Три сосны и молодая сосновая поросль около нее. Дорога к лесу. Лошадь идет шагом. За нею виден облучек без кучера. Перекинутые вожжи вглубь тарантаса. Там… откинулся, закрыв глаза… Пушкин. Лошадь медленно подошла к трем соснам и остановилась… по привычке.

Письма

1. И. М. Зданевичу^*

Весна 1921, Тифлис

Дорогой Илья¹,

литературные новости за всю зиму:

Мои доклады: 1) Падэкатр 2) Блажь небесная 3) Пять заграниц 4) Вечер стихов².

Бесчисленные доклады Харазова³ и два доклада Рафаловича⁴: о Харазове один и об имажинистах другой (вчера прочитан)⁵.

Изданий ни у кого никаких. С приходом Р.С.Ф.С.Р.⁶ реквизирован по Сергиевенск[ой] ул[ице] дом Хоштария, где устроен «Дворец Искусства»⁷ – внешняя роскошь, многолюдство, скука и блестящие, вполне пустые надежды.

Там же существует «Союз Русских писателей в Грузии» под председательством Рафаловича⁸.

Грузины поэты с Робакидзе⁹ во главе что-то делают в том же доме, сохраняя тон господствующей нации.

Все общие места в оценке полит[ических] перемен – справедливы, поскольку вообще бывают справедливы общие места.

Для меня существенно то, что я один, т. е. без тебя и Крученых (он еще в Баку¹⁰

, но собирается в Петроград). Маркезов¹¹ отставлен вполне, оброс седой бородой и грязен до пауков за воротничком.

Дружбу веду с Кириллом¹². С ним у нас общая мастерская плакатов и веселья (мы художники-плакатисты Грукавроста – Грузинское] Кавказские] Российские] Телеграфное] Агентство)

Терентьев

2. И. М. Зданевичу^*

8 февраля 1922, Константинополь

Дорогой Илья¹! Письмо твое получил. Речь на открытие Университета² не послал, п[отому] что лень было писать. Жду все время денег от Карповича³ из Вашингтона. Запрос сделан 1½ м[есяца] т[ому] назад. В зависимости от его ответа определится наше дальнейшее.

Одинаково возможны: поездка в Париж, Америку, Берлин и возвращение в Тифлис, а оттуда в Москву (Крученых пишет в Тифлис, что в Москве хорошо и зовет даже нас туда⁴).

Когда определится одна из этих возможностей, немедленно напишу.

Терентьев

Константинополь, 8 II 22

3. И. М. Зданевичу^*

8 августа 1922, Константинополь

8 авг[уста] 22 г[ода], Константинополь

Дорогой Илья!

По обстоятельствам] денежн[ым] и личным я с ближайшем] пароходом еду в Тифлис¹. В Константинополе я сделал кое-что – разумеется мало². Во всяком случае, по делам 41° можешь писать в адрес Русск[ой] Мысли³ – Юрию Константиновичу Терапиано⁴ – директору константинопольского] отделения 41 Секретарь – мой брат⁵. Зиму д[олжно] б[ыть] проживу в Тифлисе. А весною опять куда-нибудь поеду. Надеюсь на крепость нашей марки 41°, Мелочи нашей работы могут быть неизвестны – в свое время восстанем, соберем все и напечатаем. Может быть побываю в Москве. Зовет Крученых⁶. Парижским дадаистам⁷ от меня передай, что они молодцы, пусть не унывают. Жалею, что не повидался с ними, но уверен, что скоро встретимся так или иначе.

В Тифлисе выступать никак не намерен. Буду писать книгу под названием БЛАЖЕНСТВО⁸.

Кое-что уже написано и прочтено публично⁹

.

Хуже всех у вас заграницей пишет Илья Эренбург¹⁰ – такую сволочь надо выводить. Это вошь вроде Якова Львова¹¹. А все остальные могут жить, если не будут писать.

«Слыхал, что ты волочишься за Саломеей Андрониковой¹². Пошли ее к ебени матери, если зря отнимает время и передай ей мое нежное почтение, если она дает тебе „типитит“ 2 раза в неделю».

Будь здоров.

Твой Терентьев

* Все это цитирую из Книги Блаженство. Печатать нельзя.

4. И. М. Зданевичу^*

Конец сентября 1922, Тифлис

Дорогой Илья. Пишу из Тифлиса, сидя Кирпич[ный] 13¹. Месяц т[ому] назад выбрался я из Константинополя². Родину застал почти в довоенном виде. Прямо скажу, что здесь лучше, чем Заграницей: – ЖИВЕЕ

М[ожет] быть поеду в Петербург или Москву через 1–2 месяца. Но, кажется, и в Тифлисе предстоящий сезон кое-что обещает. Мы с Кириллом³ д[олжно] б[ыть] сможем заработать. Да и теперь живем не плохо. Я бы сказал – живем великолепно, если бы ты был в Тифлисе.