Собрание сочинений

Он знал, что эта боль в плечеуймется к вечеру, и влезна печку, где на кирпичеостывшем примостился, бездвиженья глядя из углав окошко, как закатный лучкасался снежного буграи хвойной лесопилки туч.Но боль усиливалась. Грудькололо. Он вообразил,что боль способна обмануть,чти, кажется, не хватит силее перенести. Не стольиспуган, сколько удивлен,он голову приподнял; боль

всегда учила жить, и он,считавший: ежели сполначто вытерпел – снесет и впредь,не мог представить, что онаего заставит умереть.Но боли не хватило дня.В доверчивости, чьи плодытеперь он пожинал, винясебя, он зачерпнул водыи впился в телогрейку ртом.Но так была остра игла,что даже и на свете том– он чувствовал – терзать могла.Он августовский вспомнил день,как сметывал высокий стогв одной из ближних деревень,

и попытался, но не смогназванье выговорить вслух:то был бы просто крик. А накого кричать, что свет потух,что поднятая вверх копнарассыплется сейчас, хотяон умер. Только боль, себепристанища не находя,металась по пустой избе.1964 – 1965

Отрывок

Назо к смерти не готов.Оттого угрюм.От сарматских холодовв беспорядке ум.

Ближе Рима ты, звезда.Ближе Рима смерть.Преимущество: тудаможно посмотреть.Назо к смерти не готов.Ближе (через Понт,опустевший от судов)Рима – горизонт.Ближе Рима – Орионмежду туч сквозит.Римом звать его? А он?Он ли возразит.Точно так свеча во тьмудалеко видна.Не готов? А кто к немуближе, чем она?

Римом звать ее? Любить?Изредка взывать?Потому что в смерти быть,в Риме не бывать.Назо, Рима не тревожь.Уж не помнишь самтех, кому ты письма шлешь.Может, мертвецам.По привычке. Уточни(здесь не до обид)адрес. Рим ты зачеркнии поставь: Аид.1964 – 1965

Отрывок

Sad man jokes his own way [42]