Собрание сочинений

Коньяк в графине – цвета янтаря,что, в общем, для Литвы симптоматично.Коньяк вас превращает в бунтаря.Что не практично. Да, но романтично.Он сильно обрубает якорявсему, что неподвижно и статично.Конец сезона. Столики вверх дном.Ликуют белки, шишками насытясь.Храпит в буфете русский агроном,как свыкшийся с распутицею витязь.Фонтан журчит, и где-то за окноммилуются Юрате и Каститис.Пустые пляжи чайками живут.На солнце сохнут пестрые кабины.За дюнами транзисторы ревути кашляют курляндские камины.Каштаны в лужах сморщенных плывутпочти как гальванические мины.

К чему вся метрополия глуха,то в дюжине провинций переняли.Поет апостол рачьего стихав своем невразумительном журнале.И слепок первородного грехасвой образ тиражирует в канале.Страна, эпоха – плюнь и разотри!На волнах пляшет пограничный катер.Когда часы показывают «три»,слышны, хоть заплыви за дебаркадер,колокола костела. А внутрина муки Сына смотрит Богоматерь.И если жить той жизнью, где путидействительно расходятся, где фланги,бесстыдно обнажаясь до кости,заводят разговор о бумеранге,то в мире места лучше не найтиосенней, всеми брошенной Паланги.

Ни русских, ни евреев. Через весьогромный пляж двухлетний археолог,ушедший в свою собственную спесь,бредет, зажав фаянсовый осколок.И если сердце разорвется здесь,то по-литовски писанный некрологне превзойдет наклейки с коробка,где брякают оставшиеся спички.И солнце, наподобье колобка,зайдет, на удивление синичкена миг за кучевые облакадля траура, а может, по привычке.Лишь море будет рокотать, скорбябезлично – как бывает у артистов.Паланга будет, кашляя, сопя,прислушиваться к ветру, что неистов,и молча пропускать через себяреспубликанских велосипедистов.

осень 1967

* * *

Волосы за високмежду пальцев бегут,как волны, наискосок,и не видно губ,оставшихся на берегу,лица, сомкнутых глаз,замерших на бегупротив теченья. Раз-розненный мир чертнечем соединить.Ночь напролет след,путеводную нитьищут язык, взор,подобно борзой,упираясь в простор,рассеченный слезой.

Вверх по теченью, вниз -я. Сомкнутых векне раскрыв, обернись:там, по теченью вверх,что (не труди глаза)там у твоей реки?Не то же ли там, что заустьем моей руки?Мир пятерни. Срезночи. И мир ресниц.Тот и другой безобозримых границ.И наши с тобой слова,помыслы и делабесконечны, как дваангельские крыла.1967

Отрывок