Собрание сочинений

Атлет-легионер в блестящих латах,несущий стражу возле белой двери,из-за которой слышится журчанье,глядит в окно на проходящих женщин.Ему, торчащему здесь битый час,уже казаться начинает, будтоне разные красавицы внизупроходят мимо, но одна и та же.Большая золотая буква М,украсившая дверь, по сути дела,лишь прописная по сравненью с той,огромной и пунцовой от натуги,

согнувшейся за дверью над проточнойводою, дабы рассмотреть во всехподробностях свое отображенье.В конце концов, проточная воданичуть не хуже скульпторов, все царствоизображеньем этим наводнивших.Прозрачная, журчащая струя.Огромный, перевернутый Верзувий, [57]над ней нависнув, медлит с изверженьем.Все вообще теперь идет со скрипом.Империя похожа на триремув канале, для триремы слишком узком.

Гребцы колотят веслами по суше,и камни сильно обдирают борт.Нет, не сказать, чтоб мы совсем застряли!Движенье есть, движенье происходит.Мы все-таки плывем. И нас никтоне обгоняет. Но, увы, как малопохоже это на былую скорость!И как тут не вздохнешь о временах,когда все шло довольно гладко.Гладко.

XI

Светильник гаснет, и фитиль чадит

уже в потемках. Тоненькая струйкавсплывает к потолку, чья белизнав кромешном мраке в первую минутусогласна на любую форму света.Пусть даже копоть.За окном всю ночьв неполотом саду шумит тяжелыйазийский ливень. Но рассудок – сух.Настолько сух, что, будучи охваченхолодным бледным пламенем объятья,воспламеняешься быстрей, чем листбумаги или старый хворост.

Но потолок не видит этой вспышки.Ни копоти, ни пепла по себене оставляя, человек выходитв сырую темень и бредет к калитке.Но серебристый голос козодоявелит ему вернуться.Под дождемон, повинуясь, снова входит в кухнюи, снявши пояс, высыпает нажелезный стол оставшиеся драхмы.Затем выходит.Птица не кричит.

XII