Собрание сочинений по психопатологии. В двух томах. Том 2

Что касается того, каким образом подобная двойная ориентация переживается в тяжелых состояниях, некоторые характерные дополнительные сведения больной дает в собственном описании болезни. В начале психоза больной жил в обоих мирах, в невоспринимаемом органами чувств мире и реальном мире. Реальный мир был для него кажущимся миром. Но все же у него еще есть сомнения, так как, например, у него не хватает смелости дать кучеру всего лишь 10 пфеннигов, чтобы получить искомое доказательство мнимости реального мира. С усилением психоза это сомнение постепенно стало исчезать, но в качестве ориентации в кажущемся мире сохранилась его правильная ориентация наряду с жизнью в собственно настоящем мире, не воспринимаемом органами чувств. Он понимал, что в кажущемся мире его поместили в палату для буйных помешанных, что у него помешательство на религиозной почве, что его перевели в Гейдельберг. В течение всего психоза он все время пытался разыграть с этим кажущимся миром, который ведь является только видимостью, определенную шутку. Он всегда мог ясно различать кажущийся мир и невоспринимаемый мир. Не появлялось

никакого замешательства, ни следа беспомощности. В соответствии с этим то, что делал больной, во многих случаях имело двойную мотивировку. У него было, как уже сказано, два мотива, земной и трансцедентальный, мотив кажущегося мира и мотив невоспринимаемош мира, так, например, опорожнение кишечника происходило по физической нужде и от сознания того, что «последнее плохое должно быть удалено из него, относящегося к невоспринимаемому миру». В конце, когда больной, несмотря на то, что считал невоспринимаемый мир единственно настояпщм, тем не менее хотел

вернуться в «реальный» кажущийся мир, он так же четко разграничивал оба мира. Таким образом, больной был также постоянно правильно сориентирован. Определенные поступки, которые объективно похожи на помешательство, как уринирование в стакан для питья, больной, который хорошо все помнит, объясняет рассеянностью. В этот момент он был слишком погружен в невоспринимаемый мир и должен был на основании трансцедентального мотива срочно удалить «остаток плохого» и сделать это в стакан из-за ложных неконтролируемых представлений, которые описаны в истории больного.

Чтобы не создалось впечатление, что переживание такой двойной ориентации является индивидуальным феноменом нашего больного — оно своеобразно напоминает философскую реминисценцию — приведем для сравнения некоторые места из самоописания Нерваля¹, который перенес похожий во многих отношениях шизофренический психоз:

«И здесь для меня началось то, что я хочу назвать врастанием сна в действительность. С этого момента все временами приобретало

двойной вид — причем без того, чтобы мышление лишилось логики, а память утратила хотя бы малейшие подробности того, что со мной приключилось.» ... «Я не знаю, как мне объяснить то, что в моих мыслях могли совмещаться земные события и события сверхъестественного мира: это легче почувствовать, чем ясно выразить». ... «В том, что мне говорили эти люди, жил двойной смысл, даже если часто они не отдавали себе в этом отчета, ведь они не были так “в духовном”, как я.» ... «Но, по моему мнению, земные события были связаны с незримым миром. Это одна из тех странных связей, в которой я сам себе не отдаю отчета и на которую легче указать, чем объяснить.»

Если мы попытаемся представить себе то, в каком виде

больному дано содержание переживаемого им, то сначала мы можем сделать это от противного: ложное восприятие — галлюцинации или иллюзии — не играют большой роли. Появляющиеся голоса, запахи, оптические и вкусовые галлюцинации и, соответственно, иллюзии перечислены в истррии больного на с. 388 оригинала и далее. Нам представляется, что самую большую роль играли телесные ощущения, которые переживались в определенной связи с невоспринимаемыми событиями.

Восприятие реальных предметов как таковое осуществлялось нормально: не было никаких изменений в интенсивности, обычно не было тенденции к иллюзионарным преобразованиям, а, на-