Собрание сочинений. Т.11.

Оба они совершенно промокли. При тусклом свете газового фонаря, укрытого в стене на углу улицы Фамсан-Тет, Клод видел, что девушку облепило мокрое платье и по нему ручьями стекает вода; ураган сотрясал дверь, к которой она прижалась. Внезапно Клода охватила жалость: вот в такую же ненастную ночь он однажды подобрал на улице бездомную собачонку. Но обычно он не давал волю своим чувствам, к тому же он никогда не водил к себе девушек; он относился к ним, как неопытный юнец, не знающий женщин, и скрывал за грубой фанфаронадой мучительную застенчивость. Эта девица принимает его за идиота, если думает подцепить таким образом своими водевильными россказнями. В конце концов он все же сказал:

— Довольно валять дурака… Пошли, переночуете у меня…

Она еще больше растерялась, все дальше забиваясь в угол.

— К вам! Боже мой! Нет, это невозможно… Прошу вас, сударь, проводите меня в Пасси! Умоляю вас на коленях!

Клод вышел из себя. К чему это ломанье, раз он согласился приютить ее? Он уже дважды дергал за ручку звонка. Наконец дверь приоткрылась, и он толкнул незнакомку.

— Нет, нет, сударь, говорю вам, нет…

Но молния вновь ослепила ее, и, когда загрохотал гром, она, обезумев от ужаса, перескочила порог. Тяжелая дверь захлопнулась, девушка оказалась под высокими сводами, в полнейшей темноте.

— Госпожа Жозеф, это я! — крикнул Клод консьержке. И шепотом добавил: — Дайте руку, нам надо пройти через двор.

Не сопротивляясь больше, ошеломленная, растерянная, она протянула ему руку. Они снова очутились под проливным дождем и, прижавшись друг к другу, стремительно перебежали двор. Это был огромный барский двор с каменными арками, которые терялись во мраке. Наконец они добрались до узенького входа без двери. Клод выпустил ее руку, и она услышала, как он, ругаясь, чиркает спичками. Спички отсырели, и им пришлось подниматься ощупью.

— Держитесь за перила, будьте осторожней, ступеньки высокие.

Еле передвигая ноги, спотыкаясь на каждом шагу, она поднялась на третий этаж по старинной узкой лестнице — черному ходу особняка. Затем он предупредил ее, что теперь надо свернуть в длинный коридор, и она, следуя за ним, вступила туда, ощупывая руками стены бесконечных переходов, которые привели их обратно к фасаду здания, выходившему на набережную. Потом им еще раз пришлось подниматься по лестнице; теперь это была чердачная лестница в один этаж; шаткие, скрипучие деревянные ступеньки без перил ускользали из-под ног, как плохо прилаженные доски стремянки. Лестничная площадка была так мала, что девушка наткнулась на Клода, который отыскивал ключ. Наконец он отпер дверь.

— Постойте, не входите. Еще ушибетесь.

Девушка замерла на месте. Она задыхалась, сердце колотилось, в ушах шумело; этот подъем в темноте окончательно доконал ее. Ей казалось, что она уже много часов взбирается по лестницам, путаясь в закоулках и поворотах, и что возврата отсюда нет. В мастерской слышались тяжелые шаги; что-то передвигали, падали какие-то предметы, раздавались проклятия. Наконец в двери появился Клод.

— Входите, теперь можно.

Она вошла и оглянулась, ничего не видя. Единственная свеча едва освещала этот чердак высотой метров в пять, загроможденный всевозможным скарбом; громадные тени причудливо вырисовывались на серых стенах. Ошеломленная, она уставилась на окно, в которое оглушительно барабанил дождь. Но как раз в это мгновение опять сверкнула молния и раздался удар грома, такой близкий, что, казалось, молния попала в крышу. Побелев как полотно, девушка безмолвно опустилась на стул.

Клод тоже слегка побледнел.

— Черт побери, теперь ударило где-то совсем рядом. Мы пришли вовремя, здесь все же лучше, чем на улице, не так ли?

Клод с шумом захлопнул дверь и дважды повернул ключ; девушка смотрела на него, ничего не соображая.

— Вот мы и дома!

Меж тем гроза стихала, слышались только отдаленные раскаты, вскоре прекратился и ливень. Теперь Клод чувствовал себя неловко, он исподтишка оглядывал девушку. Она ведь неплохо сложена и Несомненно молода, не больше двадцати лет. Его подозрительность росла, и все же в глубине души он начал сомневаться: может быть, она и не все налгала ему. Во всяком случае, как она ни хитра, она ошибается, если думает, что уже поймала его. Преувеличенно развязным тоном он грубо сказал:

— Ну что же? Ляжем, надо просохнуть.

Девушка испуганно вскочила. Не решаясь взглянуть Клоду в лицо, она тоже изучала его. Этот худощавый, обросший бородой юноша с угловатыми движениями, в нахлобученной черной фетровой шляпе и в старом коричневом пальто, побуревшем от дождей, внушал ей ужас, казался разбойником из сказки. Она пробормотала:

— Благодарю вас, мне и так хорошо, я буду спать не раздеваясь.

— Как так не раздеваясь? Ведь с вас текут потоки воды… Не будьте дурой, раздевайтесь сию же минуту…

Он отшвырнул стулья и раздвинул разодранную ширму. Девушка увидела за ней умывальник и узенькую железную кровать, с которой Клод сорвал одеяло.

— Нет, нет, сударь, не трудитесь, клянусь вам, я не двинусь отсюда.

Клод рассвирепел, он размахивал руками, стучал кулаком.