Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972

Дайте мне прийти в свое отчаянье:ваше разделить я не могу.А покуда — полное молчанье,тишина и ни гугу.Я, конечно, крепко с вами связан,но не до конца привязан к вам.Я не обязательно обязанразделить ваш ужас, стыд и срам.

«Смолоду и сдуру…»

Смолоду и сдуру —мучились и гибли.Зрелость это — сдула.Годы это — сшибли.Смолоду и сослепутыкались щенками.А теперь-то? После-то?

С битыми щеками?А теперь-то нам-тогибнуть вовсе скушно.Надо, значит — надо.Нужно, значит — нужно.И толчется совесть,словно кровь под кожей.Зрелость или псовость —как они похожи.

«Эпоха закончилась. Надо ее описать…»

Эпоха закончилась. Надо ее описать.Ну, пусть не эпоха — период, этап,но надо его описать, от забвенья спасать,не то он забудется.Не то затеряют его, заровняют его,он прочерком, пропуском станет,и что-то — в ничто превратится.

И ничегов истории из него не застрянет.Этап — завершился. А я был в начале этапа.Я видел его замечательную серединуи ту окончательную рутину,в которой застряли от ездового до штабавсе.Я прожил этап не единоличником, частником:свидетелем был и участником был.Возможно, что скажут теперь — соучастником.Действительно, я отвечаю не меньше других.А что ж! Раз эпоха была и сплыла —и я вместе с нею сплыву неумело и смело.Пускай меня крошкой смахнут вместе с ней со стола,с доски мокрой тряпкой смахнут, наподобие мела.

«Интересные своеобычные люди…»

Интересные своеобычные людиприезжают из Веси, и Мери, и Чуди, приспосабливают свой обычайк современным законам Москвыили нрав свой волчий и бычийтащат, не склонив головы.И Москва, что гордилась и чудом и мерой,проникается Чудью и Мерей.Вся Москва проникается Весьюот подвалов и до поднебесья.И из этой смесив равной мере Москвы и Веси,в равной мереМосквы и Меривозникает чудоиз Москвы и Чуди.

«Поумнели дураки, а умники…»

Поумнели дураки, а умникистали мудрецами.Глупости — редчайшие, как уники.Сводятся везде концы с концами.Шалое двадцатое столетье,дикое, лихое,вдруг напоминает предыдущее —тихое такое.Может быть, оно утихомиритсяв самом деле?Перемен великая сумятицана пределе.Может, войн и революций стоимостьпосле сверки и проверкик жизни вызовет благопристойностьдевятнадцатого века.

«Я вдруг заметил, что рассказы…»